С ними по-хорошему нельзя

Когда что-то начинает происходить, то происходит нечто. Когда ничего не происходит, то не происходит ничего.

Так, после возвращения папы все бурлит. События чередуются, ускоряются, сталкиваются. Я продвигаюсь от открытия к открытию, от эксперимента к эксперименту. Настоящая фарандола, от которой разбухает мой дневник и смущается моя маленькая душа (бессмертная), чистое озерцо моего сознания, которую легонько морщинит красноватый бриз невинных пансексуальных эмоций. Я часто себя спрашиваю, что бы произошло, если бы я оказалась в закрытой комнате наедине с Падриком Богалом. Так вот, сегодня именно это и случилось.

Когда Мэйв открыла мне дверь, я сразу же заметила искаженное выражение ее лица. Мы уже несколько месяцев не разговаривали, но сейчас, едва впустив меня на порог, она прошептала:

— Будьте внимательны... Остерегайтесь...

Я также шепотом спросила, в чем дело. Она торопливо рассказала, что миссис Богал больна, что у нее в носу нашли червяков, что увезли в специальную гидроклинику, дабы вывести на чистую воду, и, следовательно, на сегодняшнем уроке ее не будет. А значит: «Остерегайтесь... Будьте внимательны...»

А если мне самой нравится не остерегаться? Но я не хотела обидеть бедную Мэйв и поблагодарила ее. Тогда в сильном порыве она обняла меня и сжала. Я была растрогана этим проявлением чувств, хотя выражение ее глаз меня поразило. Наверное, вчера точно так же я поразила Тима.

Я не могла долго думать о Мэйв, поскольку находилась уже наедине с Падриком Богалом. Я уселась, взяла учебник, открыла тетрадь. Время от времени он покашливал, но не потому, что робел, а, вероятно, для того, чтобы усилить мое смущение. Я начала с того, что проспрягала несколько препозитивных местоимений. Я отлично выучила свой урок, ничего не скажешь, и тогда мы занялись анализом отрывка из «Двадцати лет молодости» О’Салливана[19]. Я очень люблю эту книгу, настоящий маленький шедевр свежего юмора и искренней наивности, но отсутствие миссис Богал мне мешало (хотя присутствие всегда стесняло) с должным уважением следить за философскими, синтаксическими и стилистическими замечаниями моего преподавателя. Тот с самого начала был надут и, казалось, ждал от меня малейшей ошибки с целью, которую мне не удавалось прояснить. Итак, Падрик Богал быстро заметил мою невнимательность и резко замолчал.

— Вы не слушаете, что я вам говорю.

— Но, сэр...

— Я же вижу.

— Нет, сэр. Например, вы только что заметили, что...

— Нет. Вы не слушаете. Как вы собираетесь выучить гэльский язык, если приходите сюда, чтобы думать о своих амурах?

О моих амурах!

Он начинал меня раздражать, этот уважаемый поэт. Почему он принимает меня за маленькую девочку?

— Любую провинность я привык наказывать самым строгим образом, — продолжал он.

Ну-ну, этот хитрец и впрямь принимал меня за маленькую девочку. Еще один, который под предлогом радения за дисциплину и мораль вздумал добраться до моей попы.

Он отодвинул стул и велел мне подойти. Мудак. Еще один озабоченный генерал Дуракин. И, несмотря на весь свой ирландский патриотизм, еще один фанатик британского воспитания. Конечно, я решительно противилась этим англо-русским методам, но до чего же утомительно постоянно защищаться от мужских намерений! Задумавшись об этом, да-да, о том, что на протяжении лучших лет своей юности и даже зрелости, и, кто знает, возможно, и взрослости (перед моими глазами возник пример миссис Килларни), задумавшись об этом, да-да, о том, что еще очень долго мне придется неустанно защищать свои тылы от посягательств всяких козлов, я вся ослабла и на какую-то долю секунды мысленно согласилась припасть к коленям поэта и принять наказание.

Однако гордость победила, и я спросила у Богала:

— А зачем именно, сэр?

— Чтобы наказать вас за невнимательность.

— А как вы собираетесь меня наказывать? — спросила я с невинным видом, но насмешливым голосом.

— Сейчас увидите. Подойдите.

Было видно, что он ощущал некое неудобство и даже легкое беспокойство.

— Быть может, вы хотите, — продолжала я, — задрать мне юбку, спустить трусы и отшлепать по жопе?

— О! Какое ужасное слово! Салли, как вам не стыдно?! Вы будете наказаны вдвойне.

Он пунцово заерзал на своем стуле, но, похоже, совершенно не знал, что делать дальше.

— Но разве не так? Вы хотите меня выпороть?

— Именно, — прошептал он неуверенно.

— Ну, так вот, — ответила я, — зря надеетесь!

Он сразу не нашелся, что сказать; затем возразил еще менее уверенно:

— А если я применю силу?

— Попробуйте.

Богал бросил на меня оценивающий взгляд. Он был красивым мужчиной, но тюфяком и далеко не спортсменом. Он сразу же сообразил, что у него ничего не получится. Впрочем, он должен был понять это уже давно, все то время, что смотрел на меня снизу вверх. Поскольку устрашение не сработало, он избрал другую тактику и понес явную чушь.

— Ну, моя малюсенькая Салли, — засюсюкал он бумазейным голосом, — будьте паинькой, согласитесь.

— Ни за что.

— Маленькая Салли, миленькая Салли, будьте паинькой, ну хотя бы два шлепочка.

— Нет.

— По одному с каждой стороны.

— Нет.

— Ну, только для виду.

— Нет.

— Я рассержусь.