С палаткой по Африке

У африканцев веселье и страдание, любовь и ненависть мирно уживаются рядом. Есть танцы, которые должны возбуждать радость боя и нередко переходят в кровавую сечу. Военные игры с сопутствующими им танцами были очень популярны в государствах зулусов во главе с Чакой[7] и Дингааном[8]. Зрители, расположившиеся полукругом на шкурах, наблюдали за тем, как ликующие воины устремлялись друг к другу, держа перед собой черные или белые щиты из кожи быка или диких зверей и размахивая короткими острыми копьями. Военная песня сменялась громким кличем: «Булала, абатагати!» — «Бей колдунов!» Имелись в виду европейские завоеватели, «появившиеся из моря» со смертоносными орудиями, извергающими гром- и молнии, против которых бессильны и щит, и стрелы.

Удивительно, что и у африканцев с побережья, уже много веков общающихся с европейцами, до нашего времени сохранились танцы предков. Сколько раз видел я под пальмами Дар-эс-Салама танцы девушек суахили. Они повторяли те самые ритмичные движения, которые, вероятно, услаждали взор арабских работорговцев задолго до того, как португальцы открыли морской путь в Индию.

У народа кру на побережье Либерии еще после первой мировой войны был распространен женский танец, чем-то напоминавший мне яванские танцы «в трансе». Обвешанная золотыми украшениями своего рода, с золотой пластинкой в зубах, в круг входила девушка (я вспоминаю, кстати, случай, когда одна танцовщица появилась даже с очками из простого стекла!). Она ступала едва заметными шажками, будто во сне наклоняла верхнюю часть тела, устремив взор к небу и вяло опустив руки. Час за часом проделывала танцовщица одинаковые монотонные движения, пока, обливаясь потом, не валилась с ног; пожилые женщины уносили ее в хижину.

С культовыми танцами коса я был знаком только понаслышке. Чтобы увидеть и заснять чилису, абаквету или исполняемый после обрезания мгиди, стоило пойти на любые лишения.

Мне хотелось, чтобы в краале, где должен был состояться праздник, нас приняли не так холодно, как в первой деревне. Для этого я решил заручиться расположением ее маленьких жителей и пригласил их отправиться с нами. Несколько детишек забрались в наш мерседес, остальные побежали вперед искать броды и указывать путь. Между поселками не было дороги, и пришлось медленно ехать прямо через поля.

К моменту нашего прибытия на деревенской площади уже собралось много народу. Дети оказались хорошими парламентерами, да и любопытство африканцев к иностранцам было так велико, что ни у кого не возникло возражений против нашего присутствия. Едва мы успели приготовиться к съемке, как праздник начался.

Жители закололи быка. Всех угостили мясом. Мужчины сидели в стороне от женщин, недвусмысленно подчеркивая тем самым, что праздник обрезания — дело чисто мужское.

Появились два мальчика абаквета. На них было одеяние, несколько напоминавшее тунику, но отличавшееся от нее тем, что оно было сделано из камыша, как и похожие на капюшоны маски. Ноги их от самых ступней были размалеваны черными и белыми красками под шкуру леопарда. К моему удивлению, инструментальная музыка отсутствовала; только несколько женщин, сидевших в стороне, мелодично пели, выстукивая палками ритм на пыльной земле.

МОЯ ЛЮБИМАЯ СТРАНА ЗУЛУСОВ

Снова в Натале, снова в стране зулусов…

Эта особенно красивая часть материка между побережьем и Драконовыми горами, с одной стороны, Дурбаном и португальской колонией Мозамбик — с другой, оказала решающее влияние на мою жизнь и отношение к Африке. Поэтому я на время отвлекусь от путешествия 1956 года и попытаюсь последовательно рассказать о моих встречах с Наталем и страной зулусов.

Из всех южноафриканских городов я больше всего люблю Дурбан-порт Наталя и третий по величине город Южно-Африканского Союза.

Не скрою, сердце мое билось учащенно, когда в ясный июльский день 1956 года с Берея — горы, возвышающейся над городом, я смотрел на гавань и бухту.

Там почти 60 лет назад я впервые высадился на берег Африки. Тогда тоже была зима и шла подготовка к июльскому гандикапу — скачкам с большими ставками. Это ежегодно самое большое событие в светской жизни Дурбана.

Я вспомнил, как «Грик» приблизился к порту Наталя. Маяк указывал путь в гавань — самую удобную между Кейптауном и бухтой Делагоа, но доступную только судам с небольшой осадкой. На песчаной отмели, перед входом в гавань вздымались высокие волны.

Взор мой впился в окутанный туманом берег… сердце забилось учащенно. Здесь должна была решиться моя судьба. Подошел баркас со служащими пароходства «Юнион-лайн», которому принадлежало судно. Несколько европейцев поднялись на борт. Кто-то назвал мое имя, и я увидел перед собой человека, заботам которого поручил меня отец. Это был фермер — немец, о влиянии и успехах которого его гамбургские родственники раззвонили на весь город. Он должен был посвятить меня в тайны земледелия и животноводства и впредь мной руководить.