С птицей на голове

Наконец все вокруг по-особенному и одновременно буднично осветилось, и вдруг этот большой молодой человек зарыдал, как ребенок, подумав о том, что на следующее утро и наверняка уже никогда он не увидит всего этого, что окружало сейчас. Он внимательно огляделся по сторонам: каждая мелочь, каждый жалкий кустик напоминали ему о счастливых, минувших днях — с оттенком сладкой горечи. Но минута слабости прошла; Яков, нахмурившись и вытерев слезы, поднялся и отправился домой, а там обнаружил необыкновенное оживление и кутерьму, которые подняли в комнатах всю пыль, засверкавшую в первых косых лучах. Младшая любимая его сестра в первый раз собиралась в школу. Родители девочку одевали, как куклу, а она так волновалась, что слова не могла выговорить, и руки ее дрожали, и зубы стучали. Чистота чувств от девочки передалась к ее брату, и легкое сомнение зародилось в тяжелой бессонной душе Якова, и он чуть не упал перед родителями на колени и едва не раскаялся в своих намерениях, и если не полюбил несчастную шестипалую женщину, то сильно пожалел. Но он и тут превозмог себя, оделся потеплее и, когда родители с сестрой отправились в школу, исчез из дома, прихватив с собой приготовленное заранее, даже не взглянув на жену, которая после любви безмятежно отдыхала за перегородкой, и вскоре шагал вместе с Георгием и Ксенофонтом на железнодорожную станцию, ощущая в своей измученной душе освобождение от шестипалой женщины и торжествуя…

2

В первый же день возвратившись из школы, маленькая Марфа Ивановна расплакалась, потому что ей, по ее понятию, не удалось одолеть грамоты. Девочка ожидала, что за один день она сразу же научится и читать, и писать, но не научилась ничему. Переступив родной порог, она заревела так, что не слышала ни звука, и сквозь пелену, застлавшую глаза, мало что видела, и с каждым очередным взрыдом усиливала свои потуги хотя бы для того, чтобы ее пожалели. Слезы залили праздничную ее одежду. Наконец, когда маленькая Марфа Ивановна захотела еще чувствительнее зарыдать, то сильнее уже не могла, и смолкла. Девочка вытерла слезы и увидела посреди комнаты полуголую шестипалую, которая рвала на себе волосы, и вокруг нее сильно огорченных родителей, которые не знали, как подступиться к невестке, и пытались одеть ее. Вдруг бедная шестипалая подбежала к Марфе Ивановне и обняла ее. Девочке сразу же сделалось несравненно легче, и другие — благодарственные — ручьи потекли по ее лицу. И — шестипалая расплакалась, длинными волосами прикрыла слезы на лице и выскочила, как была — полуголая, на улицу, и поспешила к своим родителям, желая, чтобы и ее пожалели, как маленькую. Маленькая же Марфа Ивановна, хныкая, стала рассказывать отцу и матери, как ей тяжело оказалось в школе. Когда девочка успокоилась, отец ее, как хозяин зажиточный, обращаясь к жене, воскликнул: «Что! Я не смогу содержать единственную дочку, а когда она выйдет замуж, да и всю ее семью, — зачем ей эта мука?» И добрые родители Марфы Ивановны решили избавить доченьку от напрасных, как им представлялось, трудностей и назавтра не пустили в школу.

Как каждое звено событий неизбежно перекликается с другим, так и любое живое существо таинственно соединяется в своей душе с некой избранной душою — если даже одна из них почувствует странную незримую связь, основанную, наверное, на грядущей любви. И на следующий день маленький Митрофан Афанасьевич, которого учитель посадил за одну парту с девочкой, очень расстроился, оставшись без соседки. Придя после школы домой, он забросил сумку в угол, сел отрешенно за стол, где его ожидал обед, но есть не стал, что свидетельствовало о крайнем случае, и объявил матери, что желает отправиться в Америку — вслед за старшими братьями. Когда же его мать — Химка, в чье семейство приводили кушать маленькую Марфу Ивановну, узнала о печали сына, то не стала утешать школьника, а взялась приучать его с самых ранних лет к мысли о женитьбе на богатой невесте, так и отговорив от Америки и внушив надежду.

Однако у родителей Марфы Ивановны были другие планы. Отец и мать ее поставили посреди дома очень большой сундук, куда решили складывать шелка, приобретаемые в приданое любимой дочери у бродячих китайцев, и без конца восторгались своей девочкой, пышные формы которой под одеждами округлялись с каждым годом все великолепней. Часто, по праздникам, родители наряжали доченьку, восхищаясь чудными кофточками, платками, сарафанами и шубами, меняя облачения на Марфе Ивановне до тех пор, пока одежды не надоедали и счастливая обладательница их не уставала, разрумянившись, а зрители замирали, потрясенные той красотой, которую сразу часто не рассмотришь и не разгадаешь, да которая и не требует особых убранств, правда — и утонченной роскошью ее не испортишь…