С волками жить

– Выпиливает жизненную силу прямо из души. Затем воздвигает в самой сердцевине пустоши, которую сотворило, грубый знак своего триумфа и оккупации – гротесковый инструмент человеческих мук, нужно ли мне вам напоминать? – и движется дальше, словно кошмарный вампир в поисках теплящейся жизни, которая нужна ему, чтобы поддерживать собственное смертеподобное существование.

Аманда заржала. Она ничего не могла с собой поделать – ей нравилась эта чудачка.

– И вот великое искусство великого народа безвозвратно погублено, все это нынче – мусор. Мы приехали слишком поздно. – Миссис Хэррелсон печально взглянула в глаза каждому своему собеседнику, дабы удостовериться, что они ее поняли.

– И повсюду та же самая история, – провозгласил мистер Хэррелсон. – Тот же самый процесс устремляется к неизбежному большому противостоянию ислама и христианства. И едва ли будет иметь значение, кто в нем победит, потому что в конце все повсюду станут подданными одного истинного бога, работать будут на одну истинную корпорацию, думать одну истинную мысль.

– И к тому времени, – подхватила миссис Хэррелсон, – останется лишь одно дерево. Одна птица. Один цветок. Одна собака. Кошмар.

– Отвратительно, – согласился мистер Хэррелсон.

– Невыносимо.

Мистер Хэррелсон подался вперед, резко потрепал Дрейка по колену.

– Вы ж не в «Гринписе», правда? Я так понимаю, местной жандармерии предлагается жирная премия, если кому-то повезет, и он прищучит кого-нибудь из этих ясноглазых ебанушек с листиками.

– Ой, Глен! – воскликнула миссис Хэррелсон.

– Ну и мирок, а? – Мистер Хэррелсон вгляделся в оставшееся содержимое своего стакана, на миг потерялся в янтарном отражении. – Крепкой политикой было бы изничтожить всю эту жуткую компашку белых раджей столетие назад, всю эту чертову их толпу из «Лорда Джима»[106], насадить их породистые головы на крикетные столбики прямо на газоне Дома правительства.

– Но мне вот что интересно, – сказала Аманда. – Можно ли убедительно доказать, что всякий раз, когда житель Запада выезжает из дома, он это делает исключительно из алчности и жажды наживы?

– Намерения, дорогая моя девочка, – всего лишь фейская пыль в этой одурманенной жизни. Смотрите на цели. Смотрите на кровоточащую запись наших проступков.

– Но не может ли быть так, что многим захочется поехать за границу из простого безобидного любопытства, из наслаждения узнавать то, чего не знал раньше? Это же так по-человечески.

– Безобидных мотивов не бывает, – сказал мистер Хэррелсон.

– Кошку сгубило любопытство, – сказала миссис Хэррелсон.

Очевидно, обсуждение завершилось. Миссис Хэррелсон нашарила бумажник в своей довольно крупной сумочке, раскрыла его и передала по столу Коуплендам. В нем был глянцевый студийный портрет приятного молодого человека в форме британского военного флота, губы и щеки безвкусно подкрашены ретушером при обработке.

– Наш сын, – произнесла миссис Хэррелсон. – Погиб во сне на борту «Королевского ковчега» при нашем фолклендском неудачном приключении. Аргентинская ракета попала в середину борта, как раз над его каютой.

– Чтоб не выпустить из наших когтей ни единого куска никчемной скалы. – Теперь мистер Хэррелсон пил прямо из бутылки «Джонни Уокера».

– Роджер любил военный флот, – произнесла его мать. – Что нам было делать?

– Сожалею, – сказала Аманда.

– Поезжайте домой, – настойчиво сказала миссис Хэррелсон. – Нечего больше смотреть. Даже тут. Все сплошь замусоленные банкноты, телевидение и смерть.