С волками жить

Когда же проснулся наутро – оказался не у себя в постели ни дома, ни в гостинице, а раскинулся под открытым небом среди ремешков и стремян этого причудливого кресла, его пекло безжалостное солнце в этой его эпидермической куртке, оглушенный, с головной болью, весь сочащийся. Он сел в сменившейся декорации, зелень пропала, ее заместила нескончаемо скользящая череда стерни и пепла, черные акры неубранной сажи, осадок самого длительного на свете лесного пожара, когда дым до того густ, что на целые месяцы меняет маршруты подлетов к Сингапуру. По всей реке, словно гольяны вокруг старого окуня, метались моторные баркасы с аккуратными пирамидами пушечных ядер в носу и на корме – горками поразительно зеленых тыкв и дынь. На что б ни смотрел он, смысла оно не имело.

Внизу на главной палубе он нашел Аманду в удушающей толпе, где ее и оставил, только теперь она прилежно мазала «Тигровым бальзамом» свою новейшую коллекцию насекомых укусов.

– У тебя лицо, – заметила она, – похоже на тандури из курицы.

– Я уснул. – Он принял из ее руки бутылку с водой и высосал ее.

– Я хотела пойти тебя искать, но кому-то же нужно было охранять наши сокровища.

Дрейк уставился за нее, на мир за суденышком.

– Странно, – пробормотал он.

Аманда извлекла зеркальце и рассматривала свое лицо, словно убеждаясь, что оно еще таково, каким она его запомнила.

– Я уже начинала чувствовать себя брошенной на лидо-палубе.

– Наш дружок-извращенец опять тут шнырял?

– Слава богу, нет. Да я и не обращала внимания.

– Интересно, куда он делся. Катер не такой уж и большой.

– Большой – не большой, а ты на нем потерялся.

– Я ж тебе сказал, я уснул. Там, на крыше.

– Я о тебе думала.

– Да ну? Я тоже о тебе думал.

Они посмотрели друг на дружку через свои одинаковые темные очки.

– То, о чем ты думаешь, – сказал он, – в этих широтах есть, полагаю, серьезный общественный промах, если не прямо-таки правонарушение.

– Плевать мне на закон. Я хочу, чтобы мне было хорошо.

Эта поездка уж точно подстегнула их эротическую жизнь. За последние десять дней секса у них было больше, чем за предыдущие десять месяцев. Путешествия и впрямь, как нравилось провозглашать Дрейку, – возбудитель. Новые запахи, новые вкусы, новые анатомии. Едва они закрыли за собой дверь своего первого гостиничного номера в Джакарте, как уже стаскивали с себя липкую, мятую самолетную одежду и, как один, падали в прохладные, чистые, отстиранные-но-вскорости-оскверненные простыни. Вся страна была их спальней; они возбуждались среди узорчатых конструкций индуистского канди; украдкой обменивались поцелуями за столбом на выступлении королевского оркестра-гамелана, чья музыка (плотный, текучий орнамент ударного звука, что, как дерево, прорастал из низких, глубоких ритмов, вверх через покачивавшийся ствол мелодии в щебечущий балдахин сложностей в высшем регистре), как говорили, сообщает бессмертие всем, кто ее слышит, и все ж, несмотря на многие старания Дрейка и Аманды вести себя осмотрительно, даже мельчайший, самый обыкновенный порядок их действий предоставлял скетчи для нескончаемой комедии Чокнутых Белых Иностранцев, как это грубо напомнили Аманде, когда она осмелилась воспользоваться «комнатой отдыха» на катере, на цыпочках прошла с рулончиком розовой бумаги в руке по запруженной палубе, извиняясь налево и направо, к тесной кабинке на корме с полуистлевшей деревянной скамьей с круглой дыркой всего лишь в футе над пенным теченьем, где едва присела, как под не достающим до низу синим махровым полотенцем, притворяющимся занавеской, возникла ватага хихикающей детворы. Без чувства юмора, как скупо проинформировал их управляющий гостиницей, Индонезия наверняка вас одолеет.

– Пошли прочь, паршивцы малолетние! – завопила Аманда, ринувшись на своих мучителей. Но это было как мух гонять. Мгновение спустя они опять вернулись. – В Америке слава хотя бы не вызывает такого сильного любопытства к твоим туалетным привычкам, – пожаловалась она Дрейку.

– Ну-у-у-у, – протянул он.

– Уходи, – сказала она, отталкивая мужа. – Пошел вон отсюда. Хуже тебя никого нет.