С волками жить

Дрейк и Аманда сбежали из-за их стола при первой же учтивой возможности. Пьяные, приунывшие, желая изгнать вонь Хэррелсонов из ноздрей, они выбрались на набережную и к печально известному «Диско Жарь-Жар» – длинному, громкому зданию размером с кегельбан, пульсирующему музыкой, телами и ощущеньем личного безрассудства, какое большинство сообществ предпочитают держать под крепким надзором полиции. Три шага внутрь – и корнями волос у себя в черепе ты уже понимал, что под этой звездчатой крышей возможно все. Заведение отдавало приграничным салуном, где у дверей сдают оружие, а обтрепанная бахрома Запада находит утешение в небезопасном сексе и легком насилии. Клиентура – окосевшая толпа менадических шлюх и нефтяников, у кого в штанах зудит, – набилась внутрь так плотно, что под дымным черным светом поначалу трудно было заметить, что казавшееся с первого взгляда отдельными выплесками в высшей степени энергичных танцев, на самом деле оказывалось чем-то совершенно иным. С отработанной безымянностью извивались руки – в промокшую от пота одежду и из нее. Аманде чуть не выткнули глаз смертоносным красным ногтем, приделанным к концу размахивающей руки некой драконицы. На эстраде квартет костлявых гуттаперчевых яванцев визжал свою пылкую оригинальную версию «Это ничего»[107]. Жирному бармену недоставало большого пальца и рубашки. Аманда не переживала сцены, даже отдаленно напоминающей эту, с ее подростковых маршировок у микрофонной стойки, когда она была первой лиской девчачьей культовой банды «Злые бабы за уборкой». Они с Дрейком нашли места за влажным столиком в глубине, где могли прихлебывать из своих бутылок «Бинтанга» и наблюдать за происходящим как можно незаметнее. Вспышка спички за соседним столиком выявила темно-синее пятно татуировки охотника за головами на горле даяка, слишком юного, чтобы участвовать в прославленных ритуальных войнах своих предков. Американцев он разглядывал сквозь череду идеальных колец дыма, после чего быстро заговорил с двумя девушками в атласных мини-юбках, которые его обслуживали. Все они рассмеялись.

Дрейк вернулся из затянувшегося посещения мужской уборной, дабы гордо объявить, крикнув в звукоусиленный ветер:

– На пути в сортир мне только что отсосали.

– Мужчина или женщина? – крикнула в ответ Аманда. Дрейк склонился, коснулся губами щеки жены. Они пили, они танцевали, потом пили еще немного. Поверх шума банды и под ним – каждый номер все более неотличим от предыдущего – в мешанину стали просачиваться и другие, более дисгармоничные звуки: звонкий хруст бьющегося стекла, тут и там скрежет возмущенного стула, лай голоса, неизбежно человечьего в напряженности своего негодования и угрозы. На эстраду вылетела бутылка. Троица мясистых австралийцев, обгоревших на солнце, пьяных, в одинаковых десятигаллонных шляпах и зеленовато-голубых ковбойских рубашках приблизились к Аманде и пригласили ее танцевать. Когда она вежливо отказалась, они принялись скандировать ей что-то на языке, который был не вполне английским.

– Она со мной! – заорал Дрейк.

– Я знаю, – парировал антипод поучтивей.

Дрейк оттолкнулся от стола. Вся мысль, все чувство скорбно вылились из него. Что дано – вернется, не больше и не меньше.

Вдруг все огни в клубе погасли – тьма стала абсолютной. Кто-то завизжал. Черная волна страха, расплескиваясь по всему помещению, опрокидывала мебель, летали стаканы. Незримые тела принялись нащупывать в слепой панике выход наружу. Дрейк схватил Аманду за руку и начал проталкиваться сквозь пихавшуюся толпу к многообещающему клочку тьмы побледнее, от которого чудесно несло ароматом соленого воздуха, вонью рыбы и нефтяных отходов во всех их современных проявлениях. У самого выхода продвижение замедлилось и загустело, огибая драки, вспыхивавшие теперь с тревожной прытью, а гуляк подстегивал знакомый озоновый дух неотвратимых беспорядков.

– Сюда! – крикнул Дрейк и повернулся – и тут же получил по зубам от красивой блондинки в ошеломительном красном платье. Отшатнувшись назад в мучительном изумлении, он, вероятно, получил бы и второй удар, если б не Аманда – решительно выдвинувшись у него из-за спины, она проволокла его мимо суматохи и в узкую дверь, к фальшивой неоновой заре и ломящейся орде неистовых таксистов, которые гнали их массой, крича:

– Тебе куда? Тебе куда? – Конец века, сердце ночи, колодец мира.

– Ты как? – спросил он уже в безопасности заднего сиденья их такси, двигавшегося к гостинице, пока она хлопотала над ним, стараясь осмотреть ущерб во вспышках налетавшего на них встречного света.

– Я прекрасно. – Она коснулась вздутия рассерженной кожи у него на скуле. – Жить будешь.

– Женщина, что меня ударила, – произнес Дрейк, наблюдая за темными глазами таксиста, бегающими в зеркальце, – я думаю, она была мужчиной.