С волками жить

Он поднял руку и провел ощупью по верхней губе, где клей уже начал слущиваться, и полоска фальшивых волосков встопорщилась на коже, словно гусеница на ходу. Потом он не мог вспомнить, что произошло меж тем мгновением, когда он застрял посреди гогочущей парковки, как дурак, ощупывая собственную физиономию, и мгновеньем спустя, уже на трассе Санта-Моники, когда погнался за их машиной и догнал ее; он уже начал обгонять и вытеснять ее с дороги, но затем перевел взгляд и увидел за рулем одного изумленного мужчину с черными усами и в мундире частного охранника. В кого это он вырядился?

День загублен. Ничего не оставалось делать — только дрейфовать, пока не прекратится бурленье внутри. Заглядывая в другие машины, он видел людей, подобных себе. Это Л.-А. Тут патрулируют все. В итоге он поймал себя на том, что скитается по гладким знакомым изгибам проезда Валгалла. Куда ж еще податься?

Затем, пройдя последний поворот перед домом, он вынужден был остановиться из-за поразительного хаоса впереди, что перекрыл всю дорогу и превратил его сумрачную глухомань в сцену природной катастрофы: там были фургоны, легковушки и чудовищные внедорожники, а также пара открытых полуприцепов и разношерстная армия сосредоточенных симпатичных людей всех возрастов в мешковатых шортах и бейсболках, у многих в руках стиснуты рации, как будто эти жесткие серые параллелепипеды — слитки драгоценного металла, все рьяно перемещаются среди столов, заваленных приятной на вид едой, складных стульев, кабелей, осветительных стоек с важной надменностью, с непроницаемым видом, с грубой неизбежностью, потому что, черт бы драл, все они — члены клятой съемочной группы.

Джонсон запарковал машину и не успел даже отстегнуть ремень безопасности, как заметил, что высокий худой человек с округлыми плечами и загаром игрока в гольф театрально пожимает плечами и показывает головой в его сторону: этого соседа он знал по ранним утренним прогулкам по пляжу.

— Что я мог сделать? — крикнул сосед. В переднем окне у него горели яркие софиты. Сквозь его открытую дверь перемещалась целая армия механиков, электриков и прочих тому-подобных. По краю его газона на улицу бежали рельсы для операторской тележки — Предложили много денег, — пояснил он. — Это фильм Руди Лобо.

— Могли бы отказаться.

— Там много

денег.

— О, — произнес Джонсон, саркастически сместив тон, — тогда, конечно, у вас не было выбора. — Он похлопал соседа по спине. — «Рассвет долларовых зомби»[139], — бодро провозгласил он. — Ничего-ничего, вы не один такой.

— Но послушайте, — произнес человек, чьего имени Джонсон не знал никогда, не было у него желания знать, — я намеревался предупредить соседей, но все это произошло довольно внезапно. Они должны были начать съемки еще через две недели.

— И сколько здесь пробудут?

— Три дня.

Джонсон не сводил с него пристального взгляда.

— Пять максимум.

— И как мне добираться домой, пока у вас тут веселье?

— Между дублями, — сказал мужчина. — Тогда они пропускают машины. Они люди разумные. Вообще-то бо́льшую часть времени можете перемещаться, как вам вздумается. Но довольно-таки завораживает, должен вам признаться, наблюдать, как вся эта публика тут суетится, в основном, ничего не делая, или просто стоит и делает еще меньше.

— Тишина, пожалуйста! — крикнула молодая женщина в мегафон на батарейках. На шее у нее висел секундомер, а в другой руке она держала рацию. — Камера, — сказала она.

— И — мотор, — распорядился кто-то еще спокойным незвукоусиленным голосом. Тогда все притихли, выжидательно повернулись в одну сторону, словно овцы, пасущиеся в поле. Последовал затянувшийся миг затаенного дыхания, в который ничего не происходило. И продолжало не происходить. Но никто не шевелился, никто не двигался. Вдруг теперь закрытая парадная дверь с грохотом распахнулась, и из нее вынесся неистовый мужчина в драной футболке и джинсах — и рванул по склону газона. За ним гналась женщина с растрепанными волосами и кровью на лице. На бегу она размахивала пистолетом в руке. Они выбежали на улицу, камера двигалась по рельсам с ними вместе. Женщина что-то закричала, затем разок выстрелила из пистолета, и мужчина рухнул ниц на мостовую. Никто не шевельнулся. Никто не дышал. — Снято! — крикнул неусиленный мужской голос. Его владелец сидел в складном кресле, очки сдвинуты на розовый лоб. Выглядел он, как судебный адвокат, у которого день не заладился.

Тут из толпы зевак раздался знающий, неизменно гнусавый юношеский голос истинного синефила: