С вождями и без них

Убежденность Горбачева в своей правоте невольно передавалась его слушателям. Но очередные победы, вырванные им у рока, сыграли не лучшую роль в последующих событиях. Они укрепили его уверенность в свою звезду, в способность при любых обстоятельствах навязать свою волю и тем самым притупили бдительность. Занятый бесплодной, в общем, борьбой за реформирование партии, он на несколько месяцев полуотключился от государственных дел. Опьяненные вседозволенностью новые люди, пришедшие в Верховные Советы республик, принимали постановление за постановлением, бросая вызов центральной власти и вовсе не задумываясь о последствиях своих шагов. Они смотрели уже не на Москву, а друг на друга. Из Белого дома наблюдали за тем, что скажут и сделают в Киеве. Киевляне все больше действовали под давлением Галиции, настроенной непримиримо по отношению к "Московии". В Минске, долго дремавшем, неожиданно проснулись силы национального возрождения и, присмотревшись к тому, что делается у соседей в Прибалтике, а затем и в Киеве, отважились на принятие своей декларации независимости. В Грузии тысячи людей вышли на станцию Самтредиа, где остановили движение поездов на Юг, требуя немедленного признания многопартийности в республике, выборов по-новому.

Страна словно взгромоздилась на вулкан. Стремительное развитие событий уже на другой день после ХХVIII съезда дало почувствовать, что этот партийный форум ничего путного не принес ни партии, ни обществу, разве что засвидетельствовал расклад сил в КПСС. Выбитая из колеи перестройкой, полулишенная власти, но все еще за нее судорожно цепляющаяся, безнадежно отстающая от разворачивающихся в стране социальных и национальных движений, партия находилась в состоянии полураспада. В ней неизбежно должны были вызреть силы, которые отринут Горбачева как отступника от марксизма-ленинизма (в действительности - от сталинизма) и предпримут отчаянную попытку спасти советский строй с его решающим элементом - монопольным господством коммунистической партии. Как женщина, которую разлюбили и бросили, партия была способна на самый безумный поступок.

Горбачев ощущал "подземные толчки" в глубине партийного организма, хотя делами партии почти не занимался. После съезда он целиком погрузился в государственные заботы, почти не бывал на Старой площади, всецело доверившись Владимиру Антоновичу Ивашко, Александру Сергеевичу Дзасохову, Олегу Сергеевичу Шенину и другим вновь избранным членам Политбюро. Помощников президента, естественно, перестали приглашать на заседания нового коллективного руководства КПСС, и мы неделями не получали оттуда никакой информации. А там постепенно формировалось мнение, что КПСС пора переходить в оппозицию.

Надо признать, у членов Политбюро были основания для недовольства. Один из них признавался, что они чувствуют себя не у дел, никому не нужными. Еще более "ликвидаторские" настроения воцарились в аппарате. Инструкторы и референты забросили обычные свои занятия, поскольку никто больше не нуждался в их указаниях и наставлениях, слонялись как неприкаянные по цековским коридорам, судачили о том о сем; многие уже подыскивали хлебные места в возникающих коммерческих структурах.

Тогда нагляднее всего обнаружилась и невозможность реформирования КПСС. Лишенные прежних властных полномочий, ее руководящие органы продолжали по инерции выполнять работу, в которой не было уже никакого смысла. Словно двигатель на холостом ходу, они принимали никому не нужные решения, штамповали нигде не публиковавшиеся постановления, производили ничего не значащие назначения. Из архивов КПСС извлекаются любопытные документы, в них еще отыщутся сенсационные ответы на загадки минувшей эпохи. Но едва ли не самым поразительным свидетельством обреченности существовавшего механизма служит короткая выписка из протокола No 188 заседания Политбюро ЦК КПСС от 4 июля 1990 года: "Освободить т. Сакалаускаса В.В. от обязанностей председателя Совета Министров Литовской ССР в связи с переходом на другую работу". Те, кто подписывал это распоряжение, прекрасно знали, что больше не в их воле судьба литовского премьера, и все же делали вид, что все остается по-прежнему. В сущности, тешили себя, как Брумель, взявшийся выполнять функции "регента российского престола" и возведший в княжеский сан Горбачева, Ельцина и других пришедшихся ему по душе деятелей.