С вождями и без них

Иначе обстоит дело с коммунистами. Наша партия перестала быть социал-демократической не в 1919 году, когда по предложению Ленина сменила свое прежнее название РСДРП(б) на РКП(б) и позднее ВКП(б), а намного раньше когда произошел ее раскол на две ветви, и одна из них, большевики, по сугубо идеологическим причинам (политических в то время было недостаточно, партия находилась в подполье и, следовательно, речь не шла о борьбе за власть внутри нее) вышвырнула из организации инакомыслящих. С той поры сама идеология партии стала не предметом убеждения, а символом веры. Всякий, кто осмеливался усомниться в истинности тех или иных догм, наказывался или изгонялся, а после Октября 1917 года платился свободой или головой. В соответствии с принципом любой религии право толкования канонического учения принадлежало только первосвященнику. Ленин стал своего рода пророком при Марксе, как потом Сталин и следовавшие за ним генеральные секретари - при Ленине.

Не случайно противодействие реформаторским намерениям Горбачева приняло первоначально не политический, а именно идеологический характер. Ревнители чистоты марксизма-ленинизма, от имени которых выступила Нина Андреева, были более всего возмущены посягательством на основополагающие элементы марксистско-ленинского учения о коммунизме. С их стороны это была неслыханная дерзость - как если бы захудалый провинциальный священник бросил вызов самому Римскому Папе и клану кардиналов, обвинив их в богохульстве (впрочем, церковно-боярская оппозиция реформам Петра в свое время объявила его антихристом). Но Андреева и те, кто водил ее пером, понимали, что самое опасное для политического господства партии - самим усомниться в справедливости исповедуемой доктрины, ее абсолютной неприкасаемости. "Внутренняя мощь всякого верования, - заметил Стефан Цвейг, - всякого мировоззрения оказывается надломленной в тот момент, когда оно отрекается от безусловности своих прав, от своей непогрешимости"*.

Приняв все это во внимание, легко понять, с какими трудностями столкнулась программная комиссия. Чуть ли не у каждого ее члена были свои представления о том, какой быть идейной основе партии. Посыпались письма от коммунистов с предложениями изложить тот или иной раздел в их интерпретации. Одни категорически настаивали сохранить тезис о диктатуре пролетариата, другие столь же страстно требовали его убрать. А уж от преподавателей марксизма-ленинизма и научного коммунизма поступали целые проекты.

Никогда еще 100 человек не водили одновременно перьями. В конце концов было решено создать рабочую группу во главе с бывшим помощником генсека, главным редактором "Правды" Иваном Тимофеевичем Фроловым. Засев в Волынском на несколько месяцев, "программисты" высидели не один вариант, а целых шесть. Получился пухлый документ, оставлявший странное впечатление - нечто вроде попытки пришить к старческому телу юношескую голову. Беда составителей заключалась в том, что они, следуя традиции, старались положить в основу программы философские постулаты, звучавшие анахронизмом. К тому же смысл реформы - превратить КПСС из "авангарда" в нормальную политическую партию требовал изменить сам тип программного документа. Не сочинять нового комманифеста, а изложить цели партии и средства их достижения, не затрагивая мировоззренческих проблем, которые должны быть заботой не партии, а науки, религии, совести.

Увы, как ни старалась рабочая группа улучшить свой труд, он оставался именно новым изданием "Коммунистического манифеста" без блеска и новизны последнего. Познакомившись с последним вариантом, я пришел в уныние, а затем начал соображать, чем бы следовало "начинить" этот документ. Сперва машинально, по привычке, свойственной, думаю, всякому политологу, а потом с проснувшимся азартом занес на листок из блокнота сложившийся в голове план, вызвал стенографистку и тут же продиктовал ей проект. Никогда еще столь сложный документ не давался так легко, и причина очевидна: все время наша мысль работала в этом направлении, новая программа стала естественным итогом теоретических исканий и практического опыта, накопленного в ходе реформ. И лучшим тому доказательством явилось то, что Горбачев сразу же его одобрил, внес несколько небольших поправок и стал активно продвигать.

Задача была из деликатных. Чтобы не обидеть рабочую группу, которая продолжала безмятежно заседать в Волынском, генсек попросил нас с Фроловым обогатить новый вариант за счет официального. Подобные операции всегда болезненны, ведут к нарушению логики, ломке целостного текста. Хотя не без препирательств, мы с ним поладили, помогли и другие члены рабочей группы Дзасохов, Красин. Затем была созвана Программная комиссия, и все выступавшие одобрительно отозвались о новом варианте, он получил путевку в жизнь.