С вождями и без них

Вернувшись в Москву и будучи вынужденным сразу же выступить с рядом публичных заявлений (сначала на пресс-конференции, а затем на заседании Верховного Совета РСФСР), он просто еще не мог "переключиться", осознать целиком значение совершившегося и тем более извлечь из него уроки. Что это так, лучше всего свидетельствуют подробные, часто детализированные рассказы обо всем, что произошло на даче в Форосе. Он говорил об этом не только потому, что его просили, но и потому, что мыслями был все еще прикован к тем злополучным дням своей жизни. Характерно, что, и собрав свое близкое окружение в так называемой Ореховой комнате 23 августа, Михаил Сергеевич б?oльшую часть времени уделил подробному рассказу о случившемся в Форосе. Лишь в конце дня разговор переместился с этой истории на обсуждение политической ситуации. Но по-настоящему всесторонний серьезный анализ был дан на следующий день - 24 августа, когда в кабинете президента собрались Яковлев, Примаков, Медведев, Ревенко и мы с Черняевым. В течение субботнего дня были не только приняты "по идее", но написаны, отредактированы и подписаны президентом кардинальные решения, означавшие, по сути дела, конец одной и начало другой эпохи политического развития страны.

Прежде всего это его заявление о том, что руководство партии не выполнило своего долга поднять коммунистов на борьбу против заговора, а отдельные партийные организации прямо его поддержали. В этой связи М.С. Горбачев сложил с себя выполнение обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и рекомендовал Центральному Комитету самораспуститься. Позднее он сам прокомментировал этот документ, сказав, что до последнего момента надеялся на возможность реформирования партии на основе новой Программы, опубликованной в конце июля. Однако заговор перечеркнул эти надежды. Стало ясно, что КПСС просто не способна преобразоваться в политическую партию, действующую наравне с другими в условиях парламентской демократии. В заявлении подчеркивалось, что миллионы коммунистов не могут нести ответственности за позицию ее руководства, и выражалась уверенность, что прогрессивно мыслящие члены КПСС сумеют создать организацию социалистической ориентации, которая вместе с другими демократическими силами доведет до завершения проводимые в стране реформы.

Логическим следствием кардинальной переоценки роли партии и ее места в обществе стал Указ президента о взятии под охрану местных органов власти имущества КПСС. Были приняты также указы об отставке кабинета министров, департизации правоохранительных органов и госаппарата.

Покончив с первозначными заботами, президент занялся кадровыми вопросами. Подписав указы об освобождении с занимавшихся ими постов Янаева, Павлова, Крючкова, Язова и Пуго, он, не сходя с места, назначил председателем КГБ Шебаршина, министром обороны Моисеева и министром внутренних дел Трушина. Делалось это в спешке, и на другой день, после беседы с Ельциным, на эти ключевые посты были утверждены другие.

Пожалуй, так впервые дало о себе знать новое соотношение сил, сложившееся после августовских событий. Было ясно, что недавний "форосский узник" уже может рассчитывать на подчинение только союзных органов власти, да и то небезоговорочное. Боюсь, в тот момент Горбачев еще не осознал в полной мере, что он остается фактически хозяином Кремля, за стенами которого властвует Ельцин. Но вот то, что отныне единственным органом, способным если не управлять, так хотя бы влиять на ход дел в союзном масштабе, является "девятка", сомнений ни у кого не было. Горбачев поручил нам с Бакатиным и Примаковым подготовить материал к первой "поставгустовской" встрече в Ново-Огарево.

Без обсуждений было принято мое предложение официально включить ту же "девятку", то есть руководителей союзных республик, участвующих в подготовке Союзного договора, в состав Совета безопасности. Это позволяло избежать упреков, что страной управляет неконституционный орган, да и придавало вес самому Совету, который, как до него президентский, практически ничего не значил.

В тот день зашел разговор и о премьере. Я предложил не торопиться с его назначением, поскольку было не очень ясно, какой вид примет теперь структура союзных органов, какие за ними сохранятся полномочия. Михаил Сергеевич прошелся на мой счет ("Вечно ты со своими провидческими претензиями"), но спорить не стал. Пригласив Ивана Степановича Силаева, он предложил ему на временной основе взять на себя руководство союзными ведомствами. Силаев заволновался, сильно покраснел, начал отнекиваться. Он, разумеется, понимал, что положение союзного премьера в тех условиях было незавидным, но Михаил Сергеевич сразил его, сообщив, что Ельцин дал согласие. К тому времени у Президента России накопились претензии к своему премьеру, и он решил воспользоваться ситуацией, чтобы убить двух зайцев: и место в России освободить, и поставить над союзным правительством верного человека.