Сад

Софье Борисовне было жаль Забалуева. Она знала его ещё в начале первой пятилетки, когда работала в райкоме комсомола и частенько наезжала в Гляден. Шумливый мужик. Горячий. Энергии у него — на десятерых хватило бы. Ко всем указаниям прислушивается… Ей припомнилась самая дальняя и самая маленькая в их районе артель «Прогресс», где на прошлой неделе председателя за бесхозяйственность сняли с работы. Сеют там всего лишь полтораста гектаров. Кругом той деревеньки — каменные увалы да леса. Сливать колхоз не с кем. Не порекомендовать ли туда Забалуева? С таким колхозом старик справится. Опыт работы у него большой, в душе — постоянное беспокойство и забота о всех хозяйственных мелочах. И человек он честный. Иногда зарывается. Но поправить его — дело не трудное…

— Приезжай в райком, — сказала Векшина. — Поговорим. Может, последний раз… Я ведь расстаюсь со всеми вами… Да, через три дня сдам дела…

— А кому? Этому Штромину? — Забалуев вздохнул шумно, как продырявленный кузнечный мех, и потёр ладонью щёку. — А сама-то далеко ли собираешься?

— В Москву. В Высшую партийную школу.

— Вон что! Так я завтра же прикачу… — Сергей Макарович обеими руками обхватил и потряс маленькую руку Векшиной.

А дома он сказал, чтобы Анисимовна не накрывала столы. И тут же успокоил её: медовуха не пропадёт, — послезавтра они позовут гостей на проводы.

4

Векшина села рядом со Штроминым.

— Как же так получилось? — спросила жёстким шёпотом — Забалуева провалили! Как ты мог позволить? Нарушено решение!..

— Решает народ, — сказал Штромин, не глядя на строгую собеседницу.

— А руководители зачем?

— Чтобы прислушиваться к народу, к критике…

— У Забалуева — ни одного взыскания…

— Да, он как-то провернулся. Из всех председателей один!

Бобриков слышал этот разговор и невольно подумал:

«Во-время уходит Векшина. Крайком поправлял её, но она не изменила стиля работы: замечания, выговоры… Пожалуй, на конференции прокатили бы её…»

После собрания он тут же на сцене спросил о Луговатке: укрупнились? Шаров больше не возражал?

— У него и так три выговора! — ответила Векшина, сминая мундштук папиросы. — Было о чём подумать!.. А у меня закон: решено — сделано. За мной нет невыполненных постановлений. Уеду без задолженности.

Вера поднялась на сцену, чтобы объяснить свою реплику и рассказать, из-за чего она забросила опыты. Этот год в её жизни — особенный: перешла на последний курс — пора готовиться к государственным экзаменам и начинать дипломную работу. О продолжении опытов даже некогда было подумать. Но если кто-нибудь считает, что она испугалась трудностей да разных рогаток, то ошибается.

Векшина спросила Бобрикова:

— О том самом?

— Нет, ещё не успели…

Вера перекинула на Векшину недоумевающий взгляд. И та объяснила — есть для неё хорошая должность. Здесь, в Глядене.

— Что вы, Софья Борисовна! — замахала руками Вера. — Да я свою работу ни на что не променяю!

— А тебе и не придётся менять. Наоборот, всё время будешь на опытных делянках.

Выяснилось, что её прочат в помощницы к Чеснокову, у которого на сортоиспытательном участке уже восьмой месяц остаётся вакантной эта должность.

— Ему нужен опытный агроном, а не студентка, как я, — сказала Вера. — Да и не сработаюсь я с Чесноковым.

Бобриков убеждал Веру. Но та отказывалась всё решительнее и решительнее.

— Не умеешь ты, Пётр Ксенофонтович, с кадрами обходиться, — улыбнулась Векшина. — Ты скажи: такого-то числа приехать на оформление. Точка. — Взглянула на Веру, — Соглашайся. От всей души советую… А через год будет видно… кто с кем не сработается. Вот так!

5

Отец остался на заседание правления. Вере сказал, что к ужину придут гости, и она спешила домой. А там её уже поджидала Фёкла, сумрачная и чем-то раздосадованная. Но разговор начала мягким голоском:

— Не нарадуюсь я, не насмотрюсь на тебя, девуня, ровно бы ты мне родная дочь. Право слово. И есть чему радоваться-то: бегаешь ты легонько, как птичка-синичка, и всё у тебя в руках кипит да спорится! И я тебе скажу, отчего…

Не ради этих словоизлияний пришла Скрипунова. Её привело какое-то неотложное дело. Но спрашивать Вера не стала, — сама скажет под конец разговора. Хотелось хоть что-нибудь узнать о Лизе. Фёкла не заставила ждать.

— Твоя первая подруженька беду от тебя отвела. Вот и шагаешь ты, девуня, по счастливой тропке. А Лизаветушка на себя горе накликала, на свою душеньку приняла. Чистая правда! Измаялась она с ним, прощалыгой, исстрадалась. Ты подумай, в одном городе поиграет на гармошке какую-нибудь неделю — в другой махнёт: нигде ко двору не приходится. Как цыганы, кочуют. Нынче с Балтейского моря посередь лета перекинулся на Чёрное. Гоняется за лёгкими рублями, как ползунок за метляками. Ему-то что — и сыт, и пьян, и нос в табаке, а Лизаветушка горя нахлебалась…

Вере стало жаль подругу, — всё-таки Лиза была хорошей девушкой, — и она в знак сочувствия изредка молча кивала головой.