Сад

Маргарита Львовна собиралась уходить, и Вера глазами указала Васе, что надо подать пальто. Он заторопился и сделал это неловко.

— Ничего… — сказала Маргарита Львовна, поправляя пальто на плечах, словно у неё там были погоны. — После фронта я ещё не привыкла к такому вниманию…

Только после того, как они проводили врача, Вася разглядел неожиданную перемену в облике Веры. Её светлые пышные косы были впервые ещё неумело, уложены вокруг головы, и девушка выглядела выше и стройнее, чем раньше.

Она взяла Васю за руку и сказала:

— Пойдём! Папа тебя ждёт… — И тут же поправилась. — Обоих вместе…

Трофим Тимофеевич лежал на двух подушках, с приподнятой головой.

— Папа! Вот Вася…

— Узнаю… — заулыбался старик.

— Я хотела сказать — он собирается домой. Его там заждались.

— Ну, что же… Дела, однако, поторапливают… А надолго ли?

Вера и Вася стояли, не замечая, что держат друг друга за руки. Трофим Тимофеевич, как бы заранее соглашаясь со всем, положил ладонь на их руки и негромко сказал:

— Садитесь.

Они взяли стулья и подсели к нему. Старик шевельнул головой:

— Вижу, расхворался я поперёк всему…

— Болезнь ни о чём не спрашивает, — молвил Вася. — Дело такое…

Трофим Тимофеевич присмотрелся к косам дочери, уложенным вокруг головы, подумал и сказал решительно:

— Я скоро встану…

3

В сумерки по улице Луговатки промчался незнакомый гнедой конь, запряжённый в лёгкий ходок с коробком из черёмуховых прутьев, в котором сидели двое — парень в темносиней кепке и девушка в светлоголубом платке с белыми крапинками.

Женщины, завидев чужого коня, заранее вставали в сторонку и с нескрываемым любопытством всматривались в седоков.

Парень здоровался с ними кивком головы, а сам добротными тесёмными вожжами поторапливал коня, который и без того, широко кидая мохнатые ноги, летел вихрем. А девушка, чувствуя, что все встречные стараются разглядеть её лицо, сидела с опущенной головой и изредка поправляла платок, словно боялась, что ветер сорвёт его и унесёт прочь.

Провожая лукавыми глазами ходок, женщины подталкивали одна другую и посмеивались:

— Ой, батюшки!.. Катеринин Васька невесту мчит!..

— В годах парень, пора и храбрости набраться!..

— Своими деревенскими брезговал, поглядим— какую отхватил?!

Всех озадачивал чужой конь.

— Не к добру это, бабоньки!..

— Выходит — соседская девка на нашем парне женится!

— Как бабы, ни судите, а с его стороны бессовестно мать родную бросать…

Вере казалось, что у коня нет настоящей резвости, и время тянется лениво, и сумерки не хотят сгущаться. Скорей бы доехать да отвести несуразные смотрины. Как-то встретит свекровь? Расставанье с сыном для неё — удар. Хорошо, если бы Васе удалось сговорить мать переехать вместе с ним… Вместе… Ещё неизвестно, когда сам-то переедет. Ей понятно, что он не может бросить сад на кого попало. Вот если бы Капа вернулась домой…

Всюду зажигались огни, постукивали ворота, — хозяйки впускали во дворы коров, вернувшихся с выпаса.

Бабкин направил коня к дому с тёмными окнами. У ворот, подымая голову, мычала бурая корова с широко раскинутыми кривыми рогами.

Передав вожжи Вере, Вася выпрыгнул из коробка, прошёл в калитку и, открыв ворота, впустил Бурёнку, потом ввёл коня во двор. Сунув руку за наличник, достал ключ, и через секунду они уже были в кухне.

— Проходи в горницу, — сказал Вася, включая свет. — Чувствуй себя, как дома…

Вера вошла, оглядела стены. Вот портрет Васиного отца в коричневой раме, по обе стороны — похвальные грамоты с многочисленных выставок садоводства. Вот групповые снимки: председатели колхозов, участники совещаний… Присмотревшись к одному из снимков, Вера спросила:

— Это в котором году мама снималась?.. Ты знаешь, на краевой конференции сторонников мира мы сидели рядом! Она-то меня, конечно, не запомнила: я для неё — незнакомая девчонка… Мама такую речь сказала, что в зале плакали. Честное слово! Я как будто сейчас слышу её голос…

Вася взял руку Веры и крепко сжал: вот с такой же теплотой она вспоминала о своей матери.

— Надо сговорить маму переехать к нам, — сказала Вера.

— Не захочет расставаться со своим колхозом, с домом…

— А лучше бы она жила с нами.

— Нет, об этом говорить бесполезно. Я маму знаю…

Во дворе всё громче и громче мычала Бурёнка. Вера взяла подойник и, надев фартук свекрови, пошла доить корову, Вася подумал — может, это и к лучшему, что мать задержалась на работе, и начал накрывать стол.

В дверях показалась соседка, остроглазая женщина с тонкими губами, с которых, казалось, никогда не сходила ухмылка.

— Меня Савельевна просила коровку запустить, подоить, — заговорила она, — а тут, гляжу, новая хозяюшка объявилась! Совет вам да любовь, миленькие!

Бабкин не успел ни слова сказать в ответ, как вошла вторая соседка и, манерно удивившись, что Савельевны всё ещё нет дома, заглянула в горницу.

— А ты один?

— Как видите.