Сад чудовищ

«Он донесет на нас, потому что сегодня воскресенье…»

Имелась еще одна причина, по которой Курт Фишер сомневался насчет отъезда. Пацифистом и социал-демократом парень стал в основном под влиянием отца и его друзей. Сам он прежде жил свиданиями, путешествиями и лыжными прогулками. Но с приходом к власти национал-социалистов с удивлением почувствовал в себе желание бороться с ними, рассказывать людям, сколько зла и нетерпимости у этой партии. Разве не должен он остаться и помочь свержению нацистов?

Но они так сильны, так вероломны. Так смертоносны.

Курт взглянул на часы на каминной полке. Опять встали! Они с Гансом вечно забывают их заводить. Этим занимался отец, и при взгляде на замерший механизм у Курта разрывалось сердце. Он достал свои карманные часы и посмотрел на время.

– Нужно либо идти, либо позвонить и сказать ему, что мы не едем.

Бом! Бом! Бом! Нож снова застучал по тарелке.

Долгая пауза.

– Давай останемся, – предложил Ганс, а сам выжидающе посмотрел на брата. Между ними всегда существовало соперничество, но младший принимал любое решение старшего.

«Правильно ли я решу?»

Выживание…

– Едем! Бери рюкзак!

Бом! Бом!

Курт повесил на плечи свой рюкзак и с вызовом взглянул на младшего брата. Однако настроение Ганса менялось быстрее весенней погоды. Он вдруг захохотал, показывая на свою одежду. Оба брата надели шорты, рубашки с коротким рукавом и походные ботинки.

– Только взгляни на нас! Немного коричневой краски, и будет вылитый гитлерюгенд!

Курт невольно улыбнулся.

– Пойдем, товарищ! – позвал он с иронией, ведь так обращались друг к другу штурмовики и члены гитлерюгенда.

Курт даже не обернулся: не дай бог, еще расплачется, взглянув на квартиру в последний раз. Он открыл дверь и вышел в коридор.

В другом конце лестничной площадки румяная дородная фрау Луц, потерявшая мужа на войне, чистила половик. Держалась вдова особняком, но порой заглядывала к соседям (исключительно к тем, кто соответствовал ее высоким стандартам) и приносила свои чудесные угощения. Фишеров она считала друзьями и годами угощала их пудингом из говяжьих легких, сливовыми клецками, зельцем, маринованными огурчиками, чесночной колбасой и лапшой с рубцом. Сейчас от одного взгляда на нее у Курта потекли слюнки.

– А, братья Фишер!

– Доброе утро, фрау Луц. Такая рань, а вы уже за работой.

– Говорят, опять будет жарко. Вот бы дождь пошел!

– Ничто не должно испортить Олимпиаду! – с иронией отозвался Ганс. – Мы так ее ждем!

– Хотите увидеть, как бегают и прыгают идиоты в исподнем? – засмеялась фрау Луц. – Кому они нужны, когда мои бедные цветочки умирают от жажды? Посмотрите на куриную слепоту у двери. И на бегонии! Теперь скажите, где ваши родители? До сих пор в командировке?

– Да, в Лондоне.

Мало кто знал о политических проблемах Фишеров-старших, и, разумеется, братья о них помалкивали.

– Их нет уже несколько месяцев. Пусть уж скорее возвращаются, не то не узнают вас. А вы куда собрались?

– В поход. Отправимся в Груневальд.

– Ой, там хорошо! Куда прохладнее, чем в городе.

Фрау Луц снова взялась за половик.

Братья спустились по лестнице, и Курт, глянув на Ганса, заметил, что тот снова помрачнел.

– В чем дело?

– Ты, видимо, уверен, что Берлин – царство дьявола. Но это не так. Здесь миллионы таких, как она. – Ганс кивнул на соседку. – Миллионы хороших, добрых людей. А мы бежим от них. Ради чего, спрашивается? Ради страны, где мы чужие, где говорят на чужом языке, где у нас нет работы. Ради страны, которая лишь двадцать лет назад воевала с нашей родиной. По-твоему, как там нас примут?

Опровержений у Курта не нашлось: младший брат попал в самую точку. Причин не ехать имелась еще добрая сотня.

Братья внимательно оглядели раскаленную улицу. Прохожих в такой час немного. Никто не обращал на них внимания.

– Идем! – скомандовал Курт и зашагал по тротуару, размышляя о том, что фактически не соврал фрау Луц.

Они с братом отправились в поход – только не к охотничьему домику в лесу к западу от города, а на чужбину, навстречу малопонятной новой жизни.

Звонок телефона испугал не на шутку.

В надежде, что звонит судмедэксперт по убийству в Дрезденском проулке, инспектор схватил трубку:

– Коль слушает.

– Вилли, зайди ко мне.

Короткие гудки.

Через минуту Коль уже шагал по коридору к кабинету Фридриха Хорхера, слушая, как бешено стучит сердце.

И что теперь? Главный инспектор на службе воскресным утром? Петер Краусс выяснил, что Коль сочинил байку про Рейнхарда Гейдриха и Гёттбург (свидетель был из Галле), дабы спасти пекаря Розенбаума? Кто-то подслушал какую-то небрежную фразу, брошенную Янссену? Сверху поступило указание сделать выговор инспектору, ворошащему убийство евреев в Гатове?

Коль заглянул в кабинет к Хорхеру:

– Майн герр?

– Заходи, Вилли!

Хорхер поднялся, закрыл дверь и показал Колю на стул. Инспектор сел и выдержал взгляд начальника – именно так он учил сыновей поступать перед лицом трудностей.

В полной тишине Хорхер уселся в свое роскошное кресло и закачался взад-вперед, рассеянно теребя малиновую повязку на левой руке. Мало кто из руководителей крипо носил такую повязку в «Алексе».