— Из министерства еще вчера требовали.
— Сволочи. Давайте сюда.
— То есть ты это серьезно? И что теперь? Заявлять повторный кастинг?
— Давай повторный… То есть нет. Подожди. Не надо пока.
— Правильно, остынь, может, еще передумаешь.
— Смеешься? Ни фига. Просто мне, Танька, тоже иногда звонят… всякие… черт, а мало ли. Короче, на завтра объявишь группе выходной, а мы с тобой в Аннинку, на хореографическое. …Перекур окончен! Восьмая сцена, дубль первый, Володя, ближе к центру, правый свет повыше, Пашка, блин, козел, где ты там? Работаем, мотор!
*
— Красивый у тебя кулон.
— Мне тоже нравится. Спасибо, Яр.
Кивнул с улыбкой, закрепляя маленькую двусмысленность моего «спасибо». Я поправила на груди кулон, надетый поверх свитера, яшма в коже идет к шерсти крупной вязки, не кажется на ее фоне слишком массивной. Задуманный как раз для подобной фразы, прозвучавшей вхолостую, в молоко. Нет, так не пойдет. Двусмысленностей больше не будет.
— Ты знал, что я здесь. Правда же, знал?
Внимание. Соврет?
Яр сидел у печки, вороша угли кочергой, и малышка, устроившись рядом со мной на кровати, серьезно и внимательно наблюдала за ним.
Обернулся с обезоруживающей улыбкой:
— Знал.
— Откуда?
— Юля позвонила, сразу, как ты пропала. И я поехал искать. Вокзал, кассы, проводник поезда… просто.
Я кивала, как будто верила. Ну да, мы же знаем, у Яра есть хобби: чуть что ехать за тысячи километров, разыскивать, спасать, для того он и существует в моей жизни, поскольку программа-максимум — увезти меня с собой — никогда ему не удавалась и в этот раз не удастся тоже. Всё сходится. Если не обращать внимания на неувязку в пару месяцев, которые почему-то понадобились ему для таких простых поисков.
— Кстати, как она там, твоя Юля?
— Не знаю, я давно ее не видел. Никакая она не моя, просто очень талантливая девочка, я ее случайно заметил на кастинге для одного телешоу, она туда и не прошла, по-моему… Совершенно необыкновенная. Зря ты так с ней.
— А что я, по-твоему, могла для нее сделать?
— Не знаю… По крайней мере не бросать вот так.
— Перестань. Думаю, она это пережила.
— Да, конечно.
Подбросил пару коротких поленьев, надо же, как здорово мы умеем обращаться с этнической трехногой печью. Веселый уютный треск, теплые отблески на мужских скулах, теплое тельце ребенка тут же, под рукой. Яр ни на секунду не удивился тому, что она у меня есть, маленькая. И между прочим, до сих пор не спросил, как ее зовут — черт возьми, я затруднилась бы ответить.
— Что-то ты не рассказываешь про своих детей, — вот так, превентивно, на шаг вперед. — Уже, наверное, в школу ходят?
— Магдаленка во втором классе. Ясь через год пойдет… или через два. Как Агнешка решит, они же с ней остались.
Навстречу моему недоуменному взгляду — его безмятежный:
— Мы уже года три как развелись. Ты не знала?
— Нет… откуда?
— Черт, почему-то все время кажется, что ты должна все обо мне знать. А тебе, наверное, и не особенно интересно.
— Нет, почему…
Хотя, по большому счету, — да. Никогда я его не отслеживала, не расспрашивала общих знакомых, даже почти не цеплялась за имя, случайно встреченное в новостях культуры или шоу-бизнеса. Не потому, что он так мало значил для меня, — просто его жизнь изначально казалась мне статичной, неизменной в промежутках между нашими встречами, незыблемой, словно застывшей в куске янтаря. Яр женился, у Яра дочка, у Яра сын — вся эта информация, любовно доносимая до меня доброжелателями, проходила сквозь сознание, как вода через москитную сетку, не оставляя следа. Этого все равно не могло быть по-настоящему, а потому это и не имело значения.
Вот и пожалуйста. Свободный мужчина у моего очага. Точно в той же степени мой, как маленькая девочка с черными глазами — моя дочь. Почему бы и нет?
Потому что все это придумала не я. Не люблю. Не приемлю.
К тому же я так и не разобралась до конца, с какой целью это придумано. И какими средствами осуществлено.
— А ты? Ты что, прямо так уж подробно интересовался мной? Гуглил мои проекты, отслеживал перемещения?
— Ну, не до такой степени… то есть да, почти. Ты у меня всегда была, Маринка. Если со мной не всегда, то у меня — точно.
— Никогда меня у тебя не было.
Вздрогнул. Кажется, обжегся. Наконец-то пропала обаятельнейшая, все объясняющая улыбка. Ничем он не заслужил такого безжалостного, хлесткого, убийственного тона. Но чем несправедливее, тем лучше. Тем раньше он скажет мне всю правду.
— Какого черта ты все это устроил, Яр? Откуда у тебя картины Михайля — Оля подарила? А письма? Дала посмотреть? Или сам взял, ненавязчиво, ненадолго, ознакомиться с почерком и стилем?!
Перевела дыхание — быстро, быстро, не останавливаться, не дать ему опомниться:
— Давно ты знаешь Отса — сошлись на почве любви к кино, да? Где он сейчас, и его девочка, и старуха, они и вправду здесь живут или так, нанял массовку? Кстати, почему именно это место? Понравилось название?!
Яр пока молчал. В микропаузе моего вдоха удивленно всплакнула маленькая — никогда она не видела и не слышала меня такой.
— И, главное, откуда… Чей это ребенок?!!