Ветер дул порывами. Словно спасаясь от него, вдалеке то и дело пробегали серые зайцы. Они то западали в бороздах, то снова гурьбой устремлялись вперед. Откуда их взялось столько?
Развелись русаки! Бегают табунами! Запрет давно снят, но, однако, никто не охотится на них, кроме… луговатского садовода.
Девушка стукнула коня каблуками сапог, и тот, мотнув головой, побежал быстрее. Новый порыв ветра поднял из борозды небольшой табунок и погнал навстречу Вере. Серые бежали неровно, то расстилаясь возле земли, то высоко подпрыгивая. Не звери, а легкие тени! Один скакал недалеко. Но ветер, противный ветер бил в глаза, и невозможно было рассмотреть ни головы, ни ушей. Наверно, заяц пригнул их к спине. Вот бежит прямо на коня! Не сворачивает. Еще десяток секунд — и ударится о ноги! Приподнявшись на стременах, Вера поверх головы коня всмотрелась в серого: вот так заяц! В двух шагах от коня проскакал легкий куст сухой травы перекати-поля. А потом врассыпную — целый табун.
— Уйлю! — крикнула Вера и расхохоталась. — Сорняки вместо зайцев!..
Если рассказать девчонкам на току, покатятся со смеху! И тут же сболтнут: «Тебе, Верка, мерещится русак!..»— «С той зимы, ага?..» Чего доброго, напомнят поговорку: «За двумя зайцами…» Ну их всех…
Вера забыла, что подруги ждут ее к обеду; осмотрев землю, вспаханную под посев конопли, прямо полями поехала в сад. А навстречу все бежали и бежали «травяные зайцы».
«Из степи скачут, — догадалась она. — Переплыли реку, обсушились на берегу и помчались вдоль Чистой гривы. Остановить их может только высокий гребень лесной полосы. Там, на грани луговатских земель… Где-нибудь вспугнут настоящего зайца и пронят на охотника в белом балахоне…»
Травяной шар, подброшенный ветром, ударился о губы коня, и тот испуганно шарахнулся в сторону. Вера покачнулась в седле.
— Неудачно придумала, — прошептала озябшими губами. — Белый балахон ждет зимы…
И принялась нахлестывать коня концом ременного повода.
Весь день тихо падали снежные хлопья. Сидя за письменным столом в садовом доме, Вера то и дело отрывалась от работы и посматривала в окно. К полудню снег засыпал все дорожки, все следы, и, хотя не было солнца, сад сиял.
Дом был переполнен ароматом яблок. Они лежали рядами, впервые уродившиеся яблоки гибридных деревьев. Их несколько десятков сортов, этих замечательных плодов, созданных человеком! Вот порадуется отец!
Вера первой любуется новыми яблоками, взвешивает на аптекарских весах, всматривается в румянец, вдыхает нежный аромат. И обо всем пишет в годовой тетради.
Жаль, что сегодня никого нет в саду, — некому дать попробовать дольки новых яблок, и вкус приходится определять одной. Отец скажет свое слово позднее — после месячной лежки плодов.
Он заехал в Мичуринск и задержался там. До его возвращения надо успеть поименовать новенькие, а то он опять начнет отговаривать: «Пусть поживут под номерами…» Одну из гибридных яблонь отец «окрестил» Витей. Сейчас можно продолжить его мысль — самую хорошую назвать в память мамы. Ту яблоню, что дала вот этот золотистый плод. А в память Анатолия?.. Вера отыскала новое яблоко, багровое, как весенний закат. Вот оно! Надо обязательно сохранить для выставки.
Она вышла из дома.
Сад стоял притихший. Рыхлый снег лежал на ветках, мягко хрустел под ногами. До чего же он был приятен! Вера зачерпнула полные пригоршни, слепила ком и кинула в ближнее дерево. Поиграть бы в снежки, да не с кем...
По такому снегу, наверно, хорошо сеять березку?.. Жаль, что не приготовила земли и не собрала семян…
Девушка шла в глубь сада. А снег все валился и валился, пушинки его таяли на ресницах, на щеках…
«В бору сейчас пахнет хвоей, в садовой избушке — лесной душицей да яблоком Шаропаем… — Глубоко вздохнула. — Не надо ни о чем думать. Лучше… Ведь сама виновата…»
Войдя в дом, Вера снова села за письменный стол, спешила все привести в порядок до приезда отца. Вот в папке вырезки из газет. Все о садах и садоводах. Надо наклеить в тетрадь. Она перебрала их по одной, разложила на столе. Весенние. Летние. А вот совсем недавние, — осень, уборка урожая. У них в саду урожай выше, чем у соседей!
Приготовив клейстер, Вера начала наклеивать. Она делала это быстро, уже не всматриваясь в заголовки. А когда у нее в руках оказалась последняя вырезка, она вдруг заметила, что это — статья о луговатском садоводе. И рассказывалось в ней, как Вася Бабкин вырастил крыжовник из семян…
Наклеив вырезку, Вера перечитала статью с тем горячим волнением, с каким перечитывают письма близких.
«Останется память о Филимоне Ивановиче…» — думала она, облокотившись на стол.
В том, что делал Бабкин в саду луговатского колхоза, заменив своего отца, и в том, что делала она все это лето, — было много общего. И от осознания этой общности поубавилось в сердце горечи.
«Я желаю полного успеха, — мысленно говорила Вера. — Желаю тебе, Василий Филимонович…»
В руке у нее был синий карандаш, и она медленно выводила в тетради букву за буквой: «Вася… Васил…»
Вдруг она встрепенулась.