Читаем Сад (переработанное) полностью

— Неужели вся такая?! Не может быть. Тут у него какая-нибудь рекордная. Показательная.

Сергей Макарович погонял коня, а через полкилометра снова останавливался и отмечал:

— И тут добра!.. Да чиста — травинки не сыщешь!..

Так он доехал до старой лесной полосы, в которой деревья и кустарники сливались в сплошную зеленую стену. Вблизи нее пшеница была еще выше и гуще. Забалуев привязал коня за тополь и, не замечая, что от росы вымок до пояса, уходил все дальше и дальше от дороги; вслух разговаривал сам с собой:

— Колосья-то аж по четверти!.. Схватит Шаров на круг по полтораста пудов! Никак не меньше!..

Пора бы возвращаться к ходку, а Забалуев шел все дальше и дальше. Пшеница у луговатцев всюду была такая, как те памятные четыре гектара у него на целине, даже еще лучше, будто ее вырастили напоказ. И стоит пряменько, лишь колос, на редкость полный, тяжело клонится к земле.

Все-таки надо уходить, пока не застали его у хлебов. Еще подумают, что он завидует урожаю! И наверняка заведут разговор о своих достижениях, расхвастаются. А кому это интересно слушать?

Но Сергей Макарович еще долго не мог оторвать глаз от пшеницы. Он повернулся и пошел к своему коню лишь тогда, когда услышал шум приближающегося автомобиля.

По дороге ехал Шаров. Остановив «газик» возле ходка, он вышел навстречу нежданному гостю; хотя и улыбнулся ему за это неловкое подсматривание, но глаза были холодные.

— Нагрянул с проверкой?! А почему один? Привез бы своих бригадиров.

— Я не проверяльщик. Ехал к тебе… как бы сказать… — Сергей. Макарович вовремя вспомнил, что его собеседник недавно вернулся из поездки к какому-то передовику Мальцеву. — Не терпится мне. Хлеборобское сердце покою не дает. Вот и хочу послушать: про опыты, про достижения. Что ты видел там, в Курганской-то области? Чему научился?

— Очень многому!

Забалуев сорвал былинку и, слушая рассказ, то и дело отстригал передними зубами от стебелька небольшую частичку и выплевывал; время от времени вскидывал голову и недоверчиво бросал:

— Ишь ты! Придумал тоже!..

— Нынче в Приуралье свирепствовали суховеи, — продолжал Шаров. — Страшные. Какие в прежнюю пору приносили — голод. Более пятидесяти дней стояла жара. Не было ни одного дождя. И вот Терентий Семенович победил такую засуху! Вырастил по полтораста пудов! И не на маленьких полосках, а на сотнях гектаров!

У Сергея Макаровича шея, будто у рассерженного индюка, все больше и больше наливалась кровью.

— Прихвастнул опытник, а ты поверил.

— Мы сами подсчитали стебли на квадратном метре, взвесили колос.

Когда Шаров рассказал, что колхозный ученый собирается пахать землю безотвальными плугами да еще один раз в пять лет, его собеседник приложил палец к виску и покрутил, как бы завинчивая винт.

— Мы в войну один год сеяли рожь по стерне. Ленивкой называется. Ничего не вышло. Семян не вернули. А ты говоришь… Ну и перенимай у него все. А я погляжу.

— Мальцев предостерегает от шаблона. Нужно учитывать местные условия, искать свое.

— Ищи, ищи. Доищешься!

Павел Прохорович перевел взгляд на пшеницу, которую он не видел почти две недели, и невольно залюбовался колосьями.

Забалуев понял, что сказал лишнее, и теперь поджимая губы, проронил:

— Ничего пшеничка… Ничего…

— А у вас как?

— Послабее. Чуток послабее. Но я на своем веку выращивал хлеба куда лучше ваших!

— Конечно, это не предел. Можно вырастить гораздо богаче.

— Вот-вот! — оживился Сергей Макарович, меняя тему разговора, дал простор своему громкому голосу. — Давно я не был в Луговатке. Наверно, не узнать ваших улиц! Ты, поди, уже отгрохал по плану все дворцы?

— Дворы, — поправил Шаров. — Построили. Каменные. Под шифером. С автопоилками, с электродойкой.

— Это я слышал. Ты мне про кирпичные дома расскажи. Помнится, собирался всю деревню перестроить?!

— В следующую пятилетку. Так и записано. Но три домика все же построили.

— А на большее силенок не хватило? Надорвался! — захохотал Забалуев. — А я упреждал тебя.

— Погоди гоготать, — сказал Шаров. — По урожаю мы превысим свою пятилетку. Планировали по двадцать центнеров с гектара, а соберем нынче… Как ты думаешь, по двадцать два на круг обойдется?

— Уборка покажет…

— По моим подсчетам, если зерно хорошо дойдет, соберем не меньше двадцати пяти.

— Желаю тебе… Желаю… Хороший урожай каждому дорог. А тебе повезло — все тучи сюда сваливались. А нас обходили. Стороной да стороной. Будто напуганные.

— Не в этом дело. Поторопились вы, посеяли в грязь. Для сводки! Вот и…

Сергей Макарович, не слушая собеседника, пошагал к своему коню.

— А я, понимаешь, кручусь, как заведенный волчок! Двадцать часов в сутки на ногах! Э-э, да что говорить!.. — махнул рукой. — Сейчас поеду на сенокос. Горячая пора! Ой, горячая! Надо сено метать в стога…

Отвязав коня от тополя, он впрыгнул в ходок и помчался домой.

Посматривая на хлеба луговатцев, вздыхал:

«Отстал я от них. Как ни прикидывай, а Пашка Шаров на трудодень выдаст больше…»

— А все из-за небесной канцелярии!.. Чтоб ей провалиться! — кричал на все поле и тыкал кнутовищем вверх. — Ведь правда, что все тучи туда сваливались? Правда?..

Поля молчали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза
Покой
Покой

Роман «Покой» турецкого писателя Ахмеда Хамди Танпынара (1901–1962) является первым и единственным в турецкой литературе образцом смешения приемов европейского модернизма и канонов ближневосточной мусульманской литературы. Действие романа разворачивается в Стамбуле на фоне ярких исторических событий XX века — свержения Османской династии и Первой мировой войны, войны за Независимость в Турции, образования Турецкой Республики и кануна Второй мировой войны. Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.«Покой» является не только классическим произведением турецкой литературы XX века, но также открывает перед читателем новые горизонты в познании прекрасного и своеобразного феномена турецкой (и лежащей в ее фундаменте османской) культуры.

Ахмед Хамди Танпынар

Роман, повесть