Сад (переработанное)

Голос раздавался то справа, то слева, и девушки метались по ровному полю, шли то по ветру, то против него. Когда им удалось сойтись вместе, уже никто не знал, где же дорога. Стоя в тесном кругу, они спорили, откуда дует ветер: с гор или из степи? Куда идти? В какой стороне село? Можно бы переждать непогоду на полевом стане. Но где он? Где бор, по которому нетрудно было бы выйти к колхозному саду? Не дай бог, если они направятся вдоль Чистой гривы, — километров на тридцать нет никакого жилья. Единственное пристанище — ометы соломы. Но они не спасут.

— Все горюшко из-за тебя, Верка! — слезливо и тягуче ворчала Лиза на звеньевую. — Я отговаривала, а ты… На погибель вывела. На смерть…

— Не каркай, Лизка! — прикрикнула Мотя. — Раньше смерти в гроб лезешь!

— А ты больно смелая.

— Маму звать не буду!

— Никто и не зовет. Я молчу. Всегда молчу, и ко мне понапрасну придираются… А куда теперь идти-то?.. Замерзнем!

— Ничего, девушки, выйдем! — Вера подхватила Мотю и Лизу под руки. — Всем чертям назло!..

Они стенкой двинулись вперед. И ни одна из них не вспомнила о лопатах, брошенных в суматохе среди поля.

Ветер бил справа, до боли сек щеки ледяной крупой. Девушки шли долго, ждали — вот-вот выберутся на полевую дорогу или уткнутся в сосновый бор, — но под ногами по-прежнему был немятый снег.

Через некоторое время они очутились в зарослях полыни.

— Не наша пустошь, — остановила подруг Лиза. — У нас не растет такая высокая полынь.

— Ты что, меряла ее? С пути сбиваешь!

— А вот сами увидите!

— Говорила бы раньше…

— Вы меня не слушаете. Я и молчу. А правда-то завсегда на моей стороне…

Девушки задумались: неужели они идут вдоль Чистой гривы? Что же делать? Повернули влево и спустя несколько минут оказались в березовой рощице, посредине ее была полянка с маленьким стогом сена. Все незнакомое. Чужие поля.

На Лизе была старая стеганка, в многочисленных дырах лохматилась вата. Девушка дрожала от холода. Вера хотела снять с себя шерстяную кофточку и отдать подруге, но та отмахнулась:

— И вдвоем не натянете! Ты как спичка, а я-то, слава богу, в теле. На меня все по особой мерке шьется…

Ветер гудел в ветвях берез, снег клубился над головами, а возле стога на земле было тихо. Девушки сели отдохнуть. Вера достала из-за пазухи мягкий калач и разломила на три части, но Лиза оттолкнула ее руку:

— Не до еды теперь…

— Ну, завела скрипучую музыку! — снова прикрикнула Мотя. — Бери, пока дают.

Снег потемнел — начались сумерки. Девушки, пожевав хлеба, встали и, подгоняемые ветром, пошли быстрее прежнего.

3

В тот же день из дальней деревни Луговатки выехал в город Шаров, председатель колхоза «Новая семья». За годы службы в армии Павел Прохорович соскучился по обширным полям родного края и теперь присматривался ко всему, что лежало по обе стороны тракта.

То и дело встречались пустоши. Местами целые массивы, где до войны сеяли пшеницу, заросли степной полынкой да пыреем. Подзапущены поля. Тракторов-то оставалось мало. Лошадей тоже не хватало. Солдатки пахали на коровах. Теперь надо наверстывать упущенное…

Снег клубился, закрывая даль. Павел Прохорович завернулся в овчинный тулуп и лег спиной к ветру. Он не шевелил вожжами, — пусть Орлик идет шагом и нащупывает санный след.

В барашковый воротник набился снег и таял на щеках. Шаров откинул воротник и долго хлестал по нему черенком кнута. Орлик продолжал идти шагом. Из гнедого он превратился в сивого, и даже хвост, перекинутый ветром за оглоблю, стал белым.

Так Шаров ехал часа два, а может, и три. Вдруг упругая холодная струя ударила в грудь. Было похоже, что ветер изменил направление. Ложась на другой бок, Шаров присвистнул, чтобы конь шел веселее. Но Орлик, сделав несколько шагов, остановился. Павел Прохорович встал, потыкал кнутовищем по одну сторону саней, по другую — всюду нетоптаный снег. Держась за оглоблю, он продвинулся вперед и нащупал тяжелую от слипшегося снега гриву коня.

— Как же это случилось, милый? И что мы с тобой делать будем?

Орлик потерся головой о его плечо.

Взяв под уздцы, Шаров повел коня против ветра, надеясь через несколько шагов найти дорогу.

Широкие полы тулупа развевались и хлестали Орлика по ногам. Шаров часто проваливался в снег, спотыкался и падал, а конь останавливался. Дороги не было.

— Вывози куда-нибудь к стогу, что ли, — сказал Павел Прохорович, снова садясь в сани. — Там переждем.

Начинало смеркаться.

Конь брел по ровному полю. Но вот концы полозьев, срываясь в канавки, застучали о мерзлую землю, рядом белела стенка из снежных глыб. Что-то звякнуло сначала под копытом, затем — под полозом. Придержав Орлика, Павел Прохорович ногой пошарил в свежем снегу, поднял железную лопату. Колхозники обронили! Но где это и на чьих полях?

Седок тронул коня, — надо же было куда-нибудь ехать.

В новых, тесноватых валенках ноги быстро озябли, и, чтобы согреться, Павел Прохорович опять пошел по снегу, придерживаясь за головку саней. Теперь ветер дул в спину.

— Совсем заплутались! Чего доброго, закоченеем тут. Шагай, милок!