Когда ребята приблизились к тополю, на вершине уже сидели три скворца. Пощебетав, они перепорхнули на другое дерево, но вскоре и оттуда снялись.
Мальчики следили за их полетом, пока черные точки не исчезли далеко за рекой.
— Улетели!..
— Что-то не поглянулось им!..
— Это были разведчики, — успокоил ребят старик. — Завтра нахлынут все.
Скворцы появились раньше. На вечерней заре уже щебетали на тополях.
— Поют отходную гусеницам и червям! — улыбнулся Дорогин.
Каждый день он проходил по саду и отмечал перемены. Возле тополей снежная толща лежала нетронутой, но на открытой поляне косые лучи солнца как бы слегка взъерошили ее. А через несколько дней пронзили снег до самой земли, и он стал похожим на взборожденную ветром, белую от волн, поверхность озера.
В холодную ночь снежные козырьки промерзли и стали светлыми, как стекло. Едва лучи солнца успели тронуть эти прозрачные пластины, как они начали обваливаться с тонким серебристым звоном.
Прошел еще день, и всюду засияли первые весенние лужицы. Кое-где показались ветки стланцев.
— Через недельку начнем обрезку яблонь, — объявил садовод Алексеичу после очередного обхода. — А пока я съезжу в село…
Но он откладывал отъезд со дня на день, ждал, когда затокуют косачи.
Ему хотелось привезти домой краснобрового полевого петуха с большим, похожим на лиру, хвостом.
В Глядене весь день звенела бойкая капель, а ночью мороз проутюжил последний снег и на месте исчезнувших луж оставил хрупкие ледяные мосты. Они звонко дробились под ногой и как бы напоминали зиме, что она уже сломлена — и ничто ей не поможет.
Сергей Макарович остановился посредине двора, полной грудью вдохнул по-утреннему свежий, как бы искристый воздух и почувствовал — накануне в полях догорали-дотаивали снега, на увалах оголилась земля, а в сосновом бору обмякла и посвежела хвоя. На востоке заиграла огненная полоска, а потом острые лучи метнулись на синий склон неба и принялись гасить звезды. Сергей Макарович сдвинул шапку на затылок и прислушался. Где-то далеко бормотали на току тетерева, будто роняли на ледок мелкие горошины.
— Проспал! — укоризненно тряхнул он головой. — Эх, че-ерт возьми!
Хоть бы раз сходить на охоту. Заржавевшее ружье без толку висит на стене.
Но что скажут колхозники? Председатель гоняется за полевыми петухами!..
— Проспал я сколь долго, — повторил упрек Забалуев сам себе, — аж косачи растоковались!..
Еще в первые годы коллективизации, когда колхозы были мелкими, у Сергея Макаровича сложилась добрая привычка — каждое утро всюду проверить работу, расставить силы, показать, что и как лучше сделать. Он гордился тем, что в любой час мог ответить, кто, где и чем занят. Вот и сегодня он за каких-нибудь двадцать минутпобывал в свинарнике, заглянул в курятник, в скотном дворе посмотрел на дойку коров, а потом направился к амбарам, где хранилось семенное зерно.
Он шел серединой улицы, присматриваясь к домам. В окнах загорелись огни, над кирпичными трубами кудрявились дымки.
У Огнева темно. Не дело это, не дело!.. Сергей Макарович подбежал к окну и побарабанил пальцами по стеклу. Потом загрохотал сапогами по ступенькам крыльца. Никита Родионович сам открыл дверь и молча ждал, когда председатель войдет в дом.
— Худо, бригадир, худо, — упрекнул Забалуев. — Не похвалят нас колхозники. Чую, определенно будут ругать… Я ведь не тебя, а себя попрекаю — проспал. А знаешь, как бывает на косачином току? Главный токовик прилетает первым!
— У токовика — одна забота…
— У нас с тобой тоже одна — о посевной.
— Нет, не одна.
— Ты насчет соревнования с Шаровым? Обгоним!.. Ну,
надо бежать, как говорится, громадное хозяйство плечах, весь колхоз…Задержавшись на пороге, Забалуев предупредил:
— Не опаздывай… Пробный выезд — большое дело. Мы раньше всех проводим…
На улице он остановился, посмотрел вправо, влево: с чего начать? Надо забежать на конный двор и проверить, хорошо ли конюх подрубил копыта лошадям, кузнеца поторопить с изготовлением скоб к дверям полевого стана, в шорной мастерской необходимо взглянуть на новые хомуты, в деревообделочной посмотреть, как выстрогали черенки к лопатам. Везде нужен хозяйский глаз председателя! И Сергей Макарович, повернувшись, широкими, размашистыми шагами двинулся в сторону конного двора.
Прошло несколько дней. Забалуев ранним утром выехал из села. Запряженный в легкую тележку с коробком— кузовом из черемуховых прутьев поверх гибких дрожек, Мальчик бежал по дороге, мимо той частички выгона, что была распахана осенью. Крепкие, круглые, словно выточенные, копыта коня глухо стучали о землю, успевшую оттаять на какой-нибудь сантиметр.
Колеса то проваливались в борозды, пропаханные на повороте тракторными плугами, то ударялись о гребни.
Солнце уже успело пробудить талые воды, и светлые ручейки текли от увала к дороге. Девушки, прокладывая лопатами маленькие поперечные канавки и устраивая плотинки, преграждали путь воде, заставляли ее растекаться по всему полю и, как в губку, впитываться в землю. Свернув с дороги, Забалуев направился к ним.