Сад (переработанное)

— Молодец, погоныш! Свое дело исполняешь — отсталых поторапливаешь!

Трофим Тимофеевич знал, что с секунды на секунду подадут голоса птицы, которых пригнал погоныш. И действительно, они не заставили себя ждать. Сначала послышался тонкий голосок, похожий на легкий всплеск волны:

— Пить, полоть! Пить, полоть!..

— Пей, перепелочка, пей, с дороги жажду утоляй, — ответил Трофим Тимофеевич. — А полоть — наша забота. Мы про то помним.

Затем с ближнего острова донесся скрипучий крик коростеля. Ему отозвался такой же крикливый сосед, и они, подзадоривая друг друга, завели свою бесконечную перекличку.

Дорогин, словно дирижер, взмахнул рукой:

— Дергай, ребята, дергай!..

И коростели «дергали» до рассвета.

А с восходом солнца в густых зарослях у подножия сопки весело запосвистывала золотистая иволга. Теперь все друзья были в сборе, и праздник весны мог начинаться. Иволга на раскаленных крылышках принесла тепло, — холодным утренникам пришел конец.

Трофим Тимофеевич принес мешочки из белой марля и надел на облюбованные ветви ранеток. Пусть поутру расцветает сад, пусть кружатся пчелы — они не смогут попасть на оберегаемые цветки. Теперь дело. — за пыльцой. Скоро откроются бутоны на стланцах, что зимовали под снежными сугробами, и тогда — за работу. Будут, будут у него новые гибриды! Выносливые деревья поднимутся в полный рост и дадут такие яблоки, которые можно будет хранить до весны.

2

Тихое солнечное утро. Ни один лист не шелохнется.

Еще в комнате через открытое окно Трофим Тимофеевич услышал, что где-то рядом гудят пчелы, будто вьется рой в поисках нового жилья.

Под окном стояла яблоня, белая от цветов. Это она пробудила в пчелах редкостный трудовой азарт. Перелетая с цветка на цветок, маленькие работницы сновали во всех направлениях, и было удивительно, как они не сталкивались в воздухе.

Для искусственного опыления все припасено заранее. Но придут ли его помощники? Вчера Фекла Скрипунова сказала, что Егорша обязательно прибежит, а Юра, ясное дело, от дружка не отстанет. Она тут же похвалилась:

— Уж мой-то внучок такой работящий, такой хлопотун, что сердце не нарадуется! — И предупредила: — Ты пиши ребятам трудодни по совести, не забижай.

Не беспокойся, Силантьевна, — сказал садовод. — Опыление — такая работа, что каждый цветок в книгу вписывается.

— Вижу — куда-то вписываешь, а трудодни, сказывают, нейдут. — Она понизила голос до шепота и потянулась губами к уху Трофима Тимофеевича — Запиши, будто ребята расшпиливали стланцы. Мне учетчица подсказала, никто не дознается.

— Этого никогда не будет, — посторонился от нее Дорогин.  — Молодым лгать вредно, старым непотребно. А в правде счет не теряется!

Ни с председателем, ни с бухгалтером садовод пока что не говорил о своих юных помощниках, — знал, что, не дослушав до конца, начнут упрекать: «Сам себе лишнюю маету придумываешь, да еще ребят собираешься впутать…» Лучше всего поставить контору перед свершившимся фактом.

От сторожки через весь обширный сад, деля его на две половины, пролегла тенистая главная аллея. Там, переплетаясь ветвями, густо росли клены, уже богато одетые лопушистой листвой. Справа и слева — небольшие кварталы, защищенные с трех сторон зарослями желтой акации. Идя по аллее, Дорогин заглядывал то в один, то в другой квартал. Вот прямые ряды ранеток. Для постороннего глаза все деревья походят друг на друга, как братья-близнецы, которых различает только родная мать. Для него все они — разные: у одного дерева ветви никнут, у другого — устремляются ввысь, у третьего — раскидываются в стороны. У каждого — свое сортовое название. И цветы у них разные: на одной яблоньке — порозовее, на другой — побелее. Но все они походят на легкие облака. Кажется, сейчас всколыхнутся и поплывут в голубое поднебесье…

— Деда!.. — донесся знакомый детский голос.

Трофим Тимофеевич оглянулся. По аллее, запрокинув голову, бежал мальчуган в темно-синих трусиках, бурый от загара. Его догоняли два приятеля — Егорша и Юра. Передовым был Витюшка. От радости он пронзительно взвизгивал и кричал:

— Мой деда!.. Оранжевый!.. Золотой!..

Подбежав, подпрыгнул и крепко обнял старика возле пояса:

— Здравствуй!..

Дорогин приподнял внука и поцеловал в щеку.

— Ты откуда взялся? С кем приехал? Как дома? Как в школе?..

Витюшка рассказывал быстро, захлебываясь радостью. До города ехал с маминым знакомым. Оттуда отправили на попутной машине. А он, Витюшка, перешел в третий класс. К деду он — на все лето.

Это хорошо.

Но в сердце нежданно вошла новая заноза: «мамин знакомый». Кто такой? Спрашивать не стал. Чего доброго, еще мальчуган насторожится, задумается прежде времени: зачем этот знакомый?.. Какой-нибудь противный дядька… Неужели Марфа перестала ждать? Неужели перевелись у нас некрасовские женщины? Не может этого быть. Не такие мы люди. С крепкими сердцами, с долгой памятью, с верной любовью. А любовь и надежда — сестры. Нельзя жить без надежды. И Гришенька объявится. А ежели нет его… все равно пробьется весточка о нем к родному сердцу…