Нагнувшись, чтобы не стукнуться о косяк низкой двери, он вышел на улицу, закрыл дверь на ключ, положил его в карман телогрейки и задержался на полусгнившем и скособоченном крыльце, втягивая полной грудью холодный воздух и глядя внимательно и словно впервые по сторонам. Здесь стояли редко раскидистые старые яблони с толстыми корявыми сучьями, еще спящие. Дядя Леша сдвинул на лоб шапку, почесал затылок и улыбнулся. Местами лежал серый и грязный, как каменная соль, снег, горбилась схваченная крепко ночным морозом грязь, белели хрупким в разводах ледком лужи, яблони еще спали, и небо висело низко и нерадостно, а все равно – весна…
Он быстро шел по обочине асфальтовой разбитой дороги, но там, где дорога делала поворот, повернулся и привычно и внимательно посмотрел на сад. Дальше, за этим поворотом, сада уже видно не было…
(Но как же хочется, как велико желание автора, уважаемый товарищ режиссер, описать сад, как легко и как приятно было бы: сад зимний – сумеречный, черный; сад весенний – божественный и воздушный; сад августовский – женский, теплый, пряный; и осенний сад – сирый и одинокий на ветру… Но что же писать… Это видеть надо, видеть…)
Вдалеке, чуть в стороне от дороги, стояли на пригорке три большие, как корабли, блочные пятиэтажки колхозного поселка. Там было тихо и безлюдно. А по дороге навстречу дяде Леше бежала, погромыхивая, черная «Волга» с серыми, не отмытыми от грязи боками. Увидев ее, дядя Леша нахмурился и попытался даже отвернуться. Когда она проезжала, чуть сбросив скорость, рядом сидящие в машине водитель и тот, кого он вез, кивнули, не улыбнувшись, и он, дядя Леша, коротко им кивнул, тоже, впрочем, не улыбнувшись.
За его спиной машина, судя по звуку, вновь набрала скорость. А впереди навстречу дяде Леше ехал, часто и гулко тарахтя, большой желто-синий милицейский мотоцикл с коляской. Крупный краснолицый милиционер в шапке с завязанными ушами затормозил рядом, снял теплую рукавицу, протянул дяде Леше ладонь.
– Привет, Алексеич, закурить нету? – быстро и деловито произнес он.
– Здорово, – ответил дядя Леша, пожимая милиционеру руку и доставая из кармана телогрейки папиросы. – Далёко собрался? – спросил он. – Я гляжу, председатель поехал, теперь ты… Случилось чего?
– Да не, – ответил сквозь зубы участковый, закуривая. – У него свои дела, у меня свои… Стреляет, – озабоченно прибавил он.
– Кто? – не понял дядя Леша.
Участковый ответил не сразу, развязывая у шапки уши.
– Ухо стреляет, – объяснил он, сморщившись, и, выпустив дым в кулак, быстро приложил его к своему большому волосатому уху. – Дай еще, – попросил он, указывая на пачку.
Дядя Леша протянул папиросы. Участковый взял три штуки, спрятал их в нагрудный карман куртки под сочувственным и одновременно насмешливым взглядом дяди Леши.
– Это потому, что на мотоциклете ездиишь… Тебе б машину… – сказал он.
– Кто ж ее даст, машину?.. – пожаловался участковый.
– Слушай, Вась, – вспомнил дядя Леша, – я чего иду… у тебя ручки нет случаем?..
– Какой ручки? – не расслышал участковый.
– Ну, писать… Паста кончилась, – объяснил дядя Леша.
– Да не, Алексеич, – понял, наконец, участковый. – Ручка мне самому нужна, протоколы ж составляю. – Он оглянулся. – Да вон почта едет. Уж она-то даст! Даст, даст! – И участковый, почему-то хохотнув, уехал.
Дядя Леша посмотрел вперед.
Навстречу ехала на старом, чуть вихляющем велосипеде женщина в болоньевой почтальонской куртке, в серой узкой юбке и кирзовых сапогах. Грудь ее перепоясывал широкий ремень закинутой за спину пустой почтальонской сумки. Круглолицая и краснощекая, в вязаном шерстяном платке, она улыбалась дяде Леше открытой, нетайной улыбкой незлой незамужней бабы.
– Здоров, Леш! – белея крепкими зубами, поприветствовала она. – Ты чегой-то к нам с утра пораньше?
– Ручка, Марусь, нужна, стержень… Пишу это… Паста кончилась… Иду вот попросить у кого… – ответил дядя Леша, хмурясь, не желая, видимо, принимать эту ее улыбку.
– Ой! – почтальонка сунула руки в карманы куртки. – У меня карандаш только! Не подойдет? – Она протянула огрызок химического карандаша, заглядывая дяде Леше в глаза. Тот смотрел на карандаш, раздумывая.
– Не… Неудобно людям карандашом писать…
– А ты все пишешь! – громко вздохнула почтальонка и засмеялась. – А я вожу. Да ты зайди к Кольке-то своему, не боись… Ирки его нет, она на вокзал поехала…
– Ладно, бывай здорова, – буркнул, нахмурившись, дядя Леша и пошел дальше.
– Покедова, – сказала, ничуть не обидевшись, вслед Маруся, но крикнула вдруг: – Леш! Не забыла чуть… Повестка тебе…
Дядя Леша вернулся, взял протянутую бумажку. Маруся озабоченно смотрела на него.
– Из прокуратуры… Случилось чего?..
Дядя Леша не ответил, глядя в повестку.
– Спасибо, Марусь, – сказал только он и пошел дальше – к колхозному поселку.