Садовник (сборник)

В подъезде с новыми еще, крашенными темно-синей масляной краской стенами висел деревенский кисло-сладкий запах силоса; у каждой из дверей стояли рабочие сапоги в корке засохшего навоза. Тяжело ступая, дядя Леша поднимался на пятый этаж. Навстречу сверху кто-то спускался – бухали и чуть шаркали по бетонным ступеням подошвы. Это был высокий мосластый парень лет тридцати, носатый, темноволосый, в засаленной рабочей телогрейке, черных блестящих брюках и грязной кирзе с низко, щегольски подвернутыми голенищами.

– Здоров, дядь Леш, – лениво поприветствовал парень, растягивая в улыбке большой губастый рот. – Как она, ничего-то?

– Здорово, – пожал его руку дядя Леша.

– К деду, что ль? – улыбался парень. – Дома сидит… Нянькой заделался… – И пошел вниз разболтанной, шарнирной какой-то походкой, которую придумал себе, видимо, еще в школе и оставил на всю жизнь.

Около аккуратно обитой дерматином двери с глазком и номером «55» дядя Леша остановился. Из-за двери пробивался высокий детский плач. Дядя Леша нажал на прямоугольную кнопку звонка. За дверью раздалось «бим-бом», плач мгновенно прекратился, что-то загремело и послышались торопливые шаркающие шаги. Щелкнул замок, и дверь открылась.

Колька, Николаич, Николай Николаевич Стеклов смотрел на него удивленно и обрадованно. Был он чуть не вполовину меньше дяди Леши, низкорослый, щуплый, с тонкой цыплячьей шеей. На его широком курносом носу сидели очки в детской пластмассовой оправе, с толстыми стеклами, сильно увеличивающими мутноватые голубые глаза. К дужкам была привязана резинка, которая обхватывала стриженый затылок и держала очки на носу мертво, как у первоклассника. Был он в трикотажных тренировочных штанах, оттянутых на коленках от долгой носки, в женских тапках с помпонами и в чистой и теплой семейной майке.

– Лешк? – он еще будто глазам своим не верил. – Ты, что ль? Заходи, чего стоишь?

– У тебя стержень для авторучки есть? – спросил дядя Леша, не входя.

– Должон быть, гляну сейчас, – пообещал с готовностью дядя Коля. – Да чего стоишь, заходи! Ирка на вокзал поехала Райку встречать, Витек на работу пошел, ремонтируется…

– Да я его видел сейчас, – сказал дядя Леша, как-то осторожно входя в квартиру.

– Ну вот, – продолжал радостно дядя Коля. И, указав на дверь комнаты, откуда доносился громкий и требовательный крик ребенка, объяснил: – А мы вдвоем тут с Геночкой воюем! – Дядя Коля суетился от радости и бестолково, не по делу частил словами: – А Ирка моя злая сегодня чего-то с утра. Поехала на вокзал Райку встречать… Она в пятницу еще в Москву по магазинам поехала… Да ты чего стоишь-то все! Разувайся, проходи!

– Не, – мотнул головой дядя Леша. – Ты мне стержень поищи, да я пойду. Делов полно…

– Делов, делов… деловой… – почти обиделся дядя Коля. – И не стыдно тебе, Леш, ей-богу? За восемь километров шел, чтобы, значит, стержень взять, и всё, да?

Дядя Леша терпеливо молчал.

– Да ты хоть погляди, как люди-то теперь живут, чёрт длинный! – стыдил дядя Коля друга. – Сидишь там у себя, как этот… Разувайся давай!

Это была обычная наша квартира с линолеумными полами, с коврами на стенах, заставленная и увешанная предметами яркими, приметными и, в общем, не такими дорогими.

– Живем, как буржуи! – делился радостью дядя Коля. – Телевизор, гляди, цветной – «Рубин»… Его так не возьмешь, Райка по блату на базе достала. Включить? Включить, Леш? Ты хоть видел цветной-то?

Дядя Леша отмахнулся:

– Да ну его…

– Не, ты не прав, Леш, – не соглашался дядя Коля. – Без телевизора какая жизнь… – Дяди-Колина душа, похоже, пела в эти минуты. – А вот это все – стенка называется, Леш. Называется так – стенка, а на самом деле – все тут! Все барахло Ирка из сундуков перетащила! Еще и место осталось!.. А это стерево Витькино. Отсюда вот поет, а отсюда играет… От жены Витек перетащил… Да-а… – дядя Коля вдруг громко вздохнул и пожаловался: – Ни сын с семьей не живет ни хрена, ни дочка… Твои-то как?

Но дядя Леша то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, отвернулся, разглядывая квартиру.

– А вот тут я тебя, Леш, не понимаю… Дети – это дети все-таки… – И, услышав из соседней комнаты детский нетерпеливый плач, пропел вдруг, смешно вытягивая шею: – Геночка! Ге-ноч-ка-а!! – И снова обратился к дяде Леше: – А вот это глянь, чего это, думаешь? А?

Дядя Леша молчал, хотел, кажется, сказать, но боялся ошибиться.

– А?! – ликовал дядя Коля. – Часы! Часы, Леш! Без стрелок, а часы! – Он взял с полки электронные часы. – «Электроника»… Вот глянь – идут? А теперь из розетки вытаскиваю… Все равно идут! Э-э… Батарейка там дополнительно! Вот видишь, часы, вот секунды тикают… А вот на кнопку нажимаю – день показывают, 16 марта, воскресенье… – дядя Коля поставил часы на место, собираясь хвастаться дальше, но остановился вдруг, замер.

В соседней комнате вовсю кричал ребенок, но дядя Коля не слышал.

– Ты чего? – дядя Леша спросил встревоженно.

А дядя Коля вдруг поднял голову, глаза заблестели хитровато под очками, щербатый рот растянулся в улыбке.

– Какой день сегодня? – спросил неожиданно он.

– Какой? – не понимал дядя Леша.