Садовник (сборник)

На этом бы все и закончить, но тут Кончита навстречу летит. Наряжалась, видно, и опоздала… В сарафане и кокошнике с косой и бутафорским хлебом-солью.

– Без этого, конечно, не смогли, – поморщилась переводчица.

Тут Егорыч все же осмелел и тронул ее за рукав.

– Товарищ переводчица, я извиняюсь, а что это они говорят: «Рашен…» – Председатель попытался выговорить второе слово, но не получилось.

– «Russian miracle»? Русское чудо, – перевела переводчица.

Председатель замялся.

– А это они… в каком смысле?

– В том самом, – ответила женщина и покрутила у виска пальцем. – Вы кормить-то думаете их, русское чудо?

– Кормить? – растерялся Председатель. – Чем… кормить?

– Чем их обычно кормят? Водкой, икрой, блинами…

– Так мы не знали… Блинов-то уж напекли бы… Если б знали…

Подобравшиеся ближе малоивановцы закивали, уверяя, что блинов-то уж обязательно напекли, если б знали.

– А вас что, не предупредили, что через вашу деревню будет проезжать экологическая экспедиция ООН «Чей снег белее»?

– Чей снег белее? – заинтересовались малоивановцы.

– Вот они и ездят, выясняют…

– А мы не знали.

– Весь мир знает.

– Так то мир. А у нас телефон за неуплату отключили, радиопровода порвались, а телевизоры – у кого совсем не показывают, а у кого показывают, а ничего не видно. Да нам и некогда их смотреть, хозяйство у всех…

Переводчица бросила окурок в снег и, глядя на этих людей с жалостью и презрением, спросила:

– Как же вы тут живете?

Малоивановцы растерялись, почувствовали себя виноватыми.

– Живем, – робко ответили они и, немного обидевшись, прибавили: – Не хуже других!

Это они сказали, когда переводчица уже уходила. Она выкрикнула какую-то короткую фразу иностранцам, и те впервые не закричали «ООН» и не захлопали, а быстро и деловито уселись на свои агрегаты, выстроились в цепочку и по-английски, не прощаясь, уехали. Будто не было их вовсе. Правда, следы остались. Но ненадолго, потому что почти сразу пошел снег, пушистый малоивановский снег, самый белый на свете.

И поняли тогда малоивановцы, что не только своим, но и чужим они не нужны. И потекла неторопливая сельская жизнь дальше – с радостями своими и печалями.

И еще неделя прошла…

Не успела баба Шура ведра с водой с коромысла снять и на лавку поставить, как внук из соседней комнаты – лётом:

– Ба, пляши! – А у самого руки за спиной спрятаны.

Баба Шура конечно же поняла, о чем идет речь, но, хорошо зная, что с Колькой надо держать ухо востро, поставила ведра на лавку, выпрямилась, расправила плечи и потребовала:

– Покажи сперва.

– Да пляши, пляши! – настаивал внук, а руки-то все за спиной.

– Нет, так не пойдет, – не соглашалась бабка, а сердце ее уже наполнялось радостью.

И тогда Колька торжествующе поднял над головой запечатанный конверт.

Баба Шура торопливо сняла телогрейку и сбросила платок.

– Заводи!

Колька быстро пощелкал каналами на стареньком «Рекорде», на котором изображения не было, но звук был, и поймал музыку – твист. Там, наверное, крутили кино целиком, а может, и отрывок из «Криминального чтива». Баба Шура с Колькой, конечно, не знали – что им это «Криминальное чтиво»? – а сплясали не хуже, чем те… Так ведь и стимул был – письмо.

– «Здравствуй, мама!

Когда пишу эти слова из одноименной песни, у меня слезы выступают в душе, а когда слышу “День Победы” в исполнении Льва Лещенко, прямо плачу. “День Победы. Был от нас он так далек, как в печи погасшей тает уголек”. Победа, мама! Я выхожу замуж! Всё как в сказке! Я стою, торгую хот-догами, а он выходит из своего шестисотого мерседеса и предлагает мне руку и сердце! Но я, конечно, не дура, в тот раз не села, и потом еще два раза не садилась, тянула сколько могла, он даже думал сперва, что я девушка. (Это Кольке не читай.)».

Баба Шура недовольно что-то пробурчала и глянула на Кольку. Тот сидел напротив, положив ладони на стол, а сверху пристроил голову и никак не реагировал на услышанное. Он, кажется, засыпал.

– «Сейчас о новых русских такие небылицы плетут, но ты никому не верь, только мне верь, я теперь знаю. Они такие же, как все, только лучше! Они богатство свое беспробудным трудом наживают, а люди им завидуют. Поэтому и охрана. Александр Иванович без нее никуда, даже в туалет. Он сидит, а они рядом стоят».

Тут Колька оживился, глаза его заблестели.

– С автоматами? – спросил он восхищенно.

– С пулеметами, – недовольно нахмурилась баба Шура и продолжила чтение:

– «А насчет того, что новые русские в сексе не очень, это тоже наговоры, по крайней мере, не хуже иностранцев. (Это тоже Кольке не читай.)».

– Да уж прочитала! – воскликнула баба Шура и выругалась шепотом.

– Читай, ба, – попросил внук, он был равнодушен к этим подробностям.

– «А это прочитай моему любимому единственному сыночку!»

Колька вздохнул и прикрыл глаза.

– «Мой милый мальчик, мой дорогой Жан-Поль. Теперь у тебя будет папа. Он очень хороший. Скоро мы приедем и заберем тебя, и ты поедешь учиться в Англию в королевский колледж».