Садовник (сборник)

Бабушка шмыгнула носом и подняла глаза на внука. Колька спал, а его лежащие на столе ладони были сложены в два крепких кукиша, Александра Ивановна вздохнула и продолжила чтение вслух, но уже шепотом:

– «Мама, я с Сашей счастлива, как Алла с Филиппом, а разница в возрасте у нас не такая большая, что тоже немаловажно.

Передай привет тете Кате с дядей Сашей, дяде Феде Чучмеку, Зое Каллистратовне, Павлу Ивановичу и всем нашим, а также Афоне, хотя и не стоило бы. А грузину вашему привет не передавай, я грузин давно разлюбила.

Крепко целую.

Твоя дочь Любаша».

– Прячься и зверей прячь! – кричал, стоя в санях и нахлестывая взмыленную свою лошадку, Сашка Мякиш. – Прячься, психовозка едет! Три фуры для зверей и две для людей!

Малоивановцы выскакивали из своих домов, слушали грозовое предупреждение и заскакивали обратно. Паники не было, так как все было отработано.

Тот же Мякиш, например, быстренько вымазал зебрам морды глиной, и от домашнего мерина их в темной конюшне было не отличить.

А страуса закрыл в курятнике, где тот немедленно сунул голову в специально стоящий для этого дела ящик с песком.

Сухов только расправил своего наконец заснувшего посреди комнаты Топтыгина, придал ему еще большее сходство с лежащей на полу медвежьей шкурой.

Звери много слышали о психовозке от людей, им два раза говорить не надо было.

Лев с трудом просунул свою здоровенную башку в дырку подвала, а остальное уже легко проскочило.

Удав Удача конечно же ничего не боялся, но Змея Каллистратовна, без ума полюбившая вверенную ей рептилию, тоже приняла меры предосторожности. Она связала своей Даше полосатый комбинезончик для тепла, что-то вроде очень длинного чулка, и теперь только накинула на ее головку украшенный бубенцами капюшон – и получилась оригинальная диванная подушка.

Сонный Афоня подвел кенгуру к двери и разрешил:

– Кто зайдет – бей в морду. – И пошел досыпать. Матильда встала в боевую стойку.

Баба Шура повесила на дверь слоновника громадный незакрывающийся замок, воткнула в снег палку с фанерной табличкой, предупреждающей: «Стой! Секретный объект! Стреляем без предупреждения!» – а сама влезла в длинный, до пят, тулуп, обняла ружье и сдвинула брови.

И только один человек не знал о грозящей опасности. Это была Нюра-барыня, которая любила гулять со своим волком в окрестностях Малых Иванов. Стоя на взгорке, она наблюдала, как кавалькада машин и автобусов свернула в сторону от села и остановилась у сосновой рощи. Из них деловито и шумно стали выходить люди, вытаскивать какие-то ящики, прожектора, и хотя Нюра ни разу не была на съемках фильма, она почему-то сразу поняла, что там будет сниматься кино. Вопросительно глянув на своего друга и поняв, что это ему тоже интересно, утопая по колено в снегу, Нюра-барыня направилась на съемочную площадку.

Главный там был человек в длинных кожаных сапогах, норковой шубе и черных очках. На спинке его персонального кресла было написано: «Alyabjev». Молодой, но ранний, очень престижный режиссер Егор Алябьев, с которым многие связывали надежды на возрождение российского кинематографа, снимал чеховскую «Даму с собачкой». Ничего этого Нюра, конечно, еще не знала, она просто стала в сторонке и глазела.

Было морозно, Нюра пошмыгивала носом и время от времени вытирала его шерстяной варежкой. Все мерзли, один Алябьев потел. Он был возбужден и возбуждал всех вокруг.

– Алик, не пялься на ее сиськи, это силикон! – кричал он время от времени.

Узнав, какие бывают режиссеры, Нюра переключилась на артистов. Очевидно, что те двое, мужчина и женщина, являлись артистами, так как были одеты в старинные одежды – дорогие меха и сукно.

Мужчина был маленький, суетливый, женщина – крупная, дебелая, с очень большим бюстом.

– Так, Алик, ты подзываешь к себе собаку! – перебегая от актера к актеру, репетировал Алябьев. – Где собака?

Тут же принесли собаку. Это был красивый голубоглазый хаски.

Алябьев повернулся к актерам.

– Значит, Алик, ты подзываешь к себе собаку… Джессика говорит: «Он не кусается».

Артистка оказалась иностранкой, ей переводили то, что говорил режиссер, но свой текст она старательно выговорила по-русски:

– Он не кусается.

– Гениально! – оценил Алябьев и ткнул пальцем в актера. – Алик!

– Можно дать ему кость? – прочитал Алик по сценарию.

– Гениально! Джессика кивает!

Джессика кивнула – как-то уж очень по-лошадиному, однако Алябьев был в восторге:

– Гениально! Кость! Алик, кость!

Актер торопливо вытащил из кармана здоровенную кость, сунул собаке и торопливо отдернул руку.

– Гениально! – Трудно сказать, чью игру Алябьев оценил в этот раз, но, видимо, все же собачью.

– Приготовились к съемке! – скомандовал он, и на площадке засуетились, а сам режиссер продолжал давать последние наставления, обращаясь ко всем на съемочной площадке: