Сага о Форсайтах

А время шло, музыка звучала то громче, то тише, потом смолкла, лунный свет подполз к его лицу. Маленький Джон ворочался во сне, наконец лег на спину, вцепившись загорелыми пальцами в одеяло. Уголки его глаз подрагивали – он видел сны. Ему снилось, что он пьет молоко из сковородки, и сковородка – это луна, а напротив него сидит большая черная кошка и смотрит на него со странной улыбкой, как у его отца. Он услышал ее шепот: «Не пей слишком много». Молоко ведь было кошкино, и он дружески протянул руку, чтобы погладить ее; но она уже исчезла; сковородка превратилась в кровать, на которой он лежал, и когда он захотел вылезти, то никак не мог найти края, не мог найти его, никак-никак не мог вылезти. Это было ужасно!

Он тихо заплакал во сне. И кровать начала вертеться; она была и внутри его и снаружи; ходила все кругом и кругом и становилась как огонь, и старуха Ли из «Выброшенных морем» вертела ее. Ух, какая она была страшная! Быстрее, быстрее, пока он, и кровать, и старуха Ли, и луна, и кошка – все не слилось в одно колесо и кружилось, кружилось, поднимаясь все выше, выше – страшно – страшно – страшно!

Он закричал.

Голос, говоривший: «Милый, милый», проник сквозь колесо, и он проснулся, стоя в постели, с широко открытыми глазами.

Рядом с ним стояла мать, волосы у нее были как у Гуинивир, и, вцепившись в нее, он уткнулся в них лицом.

– Ой, ой!

– Ничего, мое золото. Ты теперь проснулся. Ну-ну, все прошло.

Но маленький Джон все говорил: «Ой, ой!»

Голос ее продолжал, мягкий, как бархат:

– Это лунный свет упал тебе на лицо, родной.

Маленький Джон всхлипнул ей в плечо:

– Ты сказала, что он красивый. Ой!

– Но спать он мешает, Джон. Кто впустил его? Это ты раздвинул занавески?

– Я хотел посмотреть, сколько времени; я… я высунулся, я… я слышал, как ты играла; я… съел миндальное пирожное.

Но на душе у него становилось спокойнее, и в нем проснулось инстинктивное желание оправдать свой испуг.

– Старуха Ли кружилась у меня внутри и стала вся огненная, – пробормотал он.

– Но, Джон, чего же и ждать, если ты будешь есть пирожные в постели?

– Только одно, мама. От него музыка стала гораздо лучше. Я ждал тебя, я уж думал, сейчас завтра.

– Милый ты мой, сейчас только одиннадцать часов.

Маленький Джон помолчал, потерся носом о ее шею.

– Мама, папа у тебя в комнате?

– Сегодня нет.

– Можно к тебе?

– Если хочешь, мой хороший.

Придя наконец в себя, маленький Джон отодвинулся.

– Ты сейчас совсем другая, мама; гораздо моложе.

– Это мои волосы, милый.

Маленький Джон взял их в руки, они были густые, темно-золотые с серебряными нитями.

– Я люблю их, – сказал он, – я тебя больше всего люблю вот такую.

Схватив мать за руку, Джон потащил ее к двери. Он закрыл за собой дверь со вздохом облегчения.

– Ты с какой стороны ляжешь, мама?

– С левой.

– Ну хорошо.

Не теряя времени, чтобы она не успела передумать, маленький Джон залез в постель, которая показалась ему гораздо мягче, чем его собственная. Он опять глубоко вздохнул, зарылся головой в подушку и лежал, разглядывая битву колесниц и мечей и пик, которая всегда происходила на одеялах, там, где на свет были видны волоски.

– По-настоящему ведь ничего не было, правда? – сказал он.

Не отходя от зеркала, мать ответила:

– Только луна и твое разгоряченное воображение. Нельзя так волноваться, Джон!

Но маленький Джон, все еще не владея своими нервами, ответил хвастливо:

– Я и не испугался, по правде-то.

И он все лежал, разглядывая колесницы и пики. Время тянулось.

– Ой, мамочка, поскорей!

– Милый, надо же мне заплести косы.

– Сегодня не надо. Завтра ведь опять придется расплетать. Мне спать хочется, а если ты не придешь, расхочется.

Мать стояла перед трехстворчатым зеркалом, вся белая, и он видел ее с трех сторон; шея была повернута, волосы блестели в свете лампы, темные глаза улыбались. Все это было ни к чему, и он сказал:

– Иди же, мама, я жду.

– Сейчас, мой родной, сейчас.

Маленький Джон закрыл глаза. Все кончилось к лучшему, только пусть бы уж она поскорее! Кровать дрогнула, она легла. И, не открывая глаз, он сонно проговорил:

– Хорошо, правда?

Он слышал, как она сказала что-то, почувствовал прикосновение ее губ у себя на носу и, прижавшись к той, что лежала без сна и любила его всеми помыслами, погрузился в безмятежный сон, который отделил его от прошлого.

Сдается внаем

Но вот, под роковой звездой

Чета двух душ, исполненных любовью,

Из тех враждебных родилась утроб…

У. Шекспир Ромео и Джульетта[45]

Примечание автора

С этой книгой «Сага о Форсайтах» – цикл, в который вошли «Собственник», «Последнее лето Форсайта» (из сборника «Пять повестей»), «В петле» и «Пробуждение» – подходит к концу.

Дж. Г.

Часть первая

I

Встреча