Ненадолго приостановившись, Сомс облокотился о перила Роттен-Роу. Где еще предаваться воспоминаниям, как не здесь – на полпути между особняком на Парк-лейн, видевшим его рождение и смерть его родителей, и маленьким домиком на Монпелье-сквер, где тридцать пять лет назад он наслаждался супружеством, так сказать, в первой редакции. Теперь, после двадцати лет второй редакции, та старая трагедия казалась ему прошлой жизнью, которая закончилась в тот день, когда вместо долгожданного сына у него родилась дочь. Уже много лет Сомс даже смутно не жалел о мальчике, так и не появившемся на свет. Флер заполняла счета в его сердце, к тому же она носила фамилию Форсайт, и он вовсе не хотел торопить день, когда она станет называться по-другому. Мысль о такой беде если и приходила Сомсу в голову, то смягчалась смутным ощущением того, что он сделал дочь достаточно богатой, чтобы она могла купить и поглотить фамилию мужа. Почему бы и нет, раз женщины и мужчины, как сейчас считается, равны? Тайно убежденный в том, что это не так, Сомс энергично провел ладонью по лицу и остановил ее на подбородке. Благодаря привычке к умеренности он не растолстел и не обрюзг, нос не расплылся и не стал красным. Поседевшие усы Сомс коротко подстригал, очков не носил. Легкая сутулость вынуждала его слегка наклонять голову, и поэтому было не так заметно, что седые волосы, отступив со лба, удлинили лицо. Время мало изменило самого «тепленького» из молодых Форсайтов, как выразился бы Тимоти, последний из старых Форсайтов (ему шел уже сто первый год), имея в виду благосостояние Сомса.
Тени платанов падали на небольшую хомбургскую шляпу. Цилиндры Сомс носить перестал: в такие времена, как нынешние, незачем привлекать внимание к своему достатку. Платаны! Воспоминания мгновенно перенесли его в Мадрид: перед Войной, на Пасху, ему предложили купить картину Гойи, и он предпринял исследовательскую поездку на родину художника. Этот малый произвел на него впечатление: дарование всемирного масштаба, подлинный гений! Работы его были дороги и обещали стать еще дороже, прежде чем будут распроданы. О да! Предвидя новый мощный всплеск всеобщего увлечения Гойей, Сомс купил картину. И вдобавок сделал то, чего раньше никогда не делал: заказал список с полотна «La Vendimia»[48]
, потому что изображенная там девушка, стоящая, уперев руку в бок, напомнила ему его дочь. Эта копия, хранившаяся теперь в галерее в Мейплдареме, получилась довольно дурно, ведь Гойя неповторим. И тем не менее Сомс любил на нее смотреть, когда дочери не было рядом. Сборщица винограда все-таки очень похожа на Флер легкостью стана, прямизной осанки, широким разлетом дугообразных бровей, напряженной мечтательностью темных глаз. Странно, что девочка родилась кареглазой, когда у него самого, Сомса, глаза серые (у чистокровных Форсайтов карих глаз не бывает), а у Аннет голубые! Но, конечно же, у бабушки Ламот глаза, как черная патока!