Сахар и золото

Однако я не отпустила его. В итоге Ник подвинулся так, чтобы его левая сторона полностью лежала на кровати, но я все равно закинула ногу ему на бедро и прижалась ближе, чтобы соприкасаться с ним. Уткнувшись мне в шею, Ник пытался восстановить дыхание. Успокоившись, он со вздохом перевернулся на спину.

– Расскажи мне что-нибудь, Ник, – попросила я, устраиваясь у него на груди.

– Что, например? – поинтересовался он, перебирая прядки моих волос.

– Все что угодно. Про себя.

«То, что я смогу сохранить на память, когда ты уйдешь».

Ник заерзал подо мной. Повернувшись, я прижалась щекой к его груди и заглянула ему в лицо.

– Например, о рисовании, – предложила я. – Где ты научился рисовать?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Просто всегда рисовал. Чаще всего остального. Мне нравилось… работать с яркими цветами.

– Ты все еще рисуешь?

– Нет, – покачал он головой.

– Ты очень талантлив. Но больше не занимаешься этим? Теперь рисуешь только на салфетках?

– В последний раз я притрагивался к кисти в старшей школе, а потом…

– Потом?..

– Я заболел. Очень долго находился в больнице. А когда вышел, желание рисовать пропало.

Мое сердце пронзила боль.

– Прости.

Я собралась спросить, чем он болел, но вовремя прикусила язык.

– А что насчет тебя? – медленно произнес Ник. – Кем ты хотела стать? Садовником? Пекарем?

– Нет. – Боль превратилась в нечто острое и колючее. – Мечтала работать воспитательницей в детском саду.

– Но ты не работаешь воспитателем?

Повернув голову в сторону окна, я наблюдала за струями дождя, стекающими по стеклу, словно дорожки слез.

– Я надеюсь. – Я крепко зажмурилась. – Может когда-нибудь. Но сначала Коста-Рика. А там я устроюсь и решу, чем заниматься дальше.

Старая рана попыталась укорениться глубже, и я приготовилась к следующему вопросу. С моей стороны глупо было начинать этот разговор. Зачем я задала вопрос о чем-то настолько личном? Ник уезжал, да и мне не стоило заводить речь о своих мечтах, которые оказались разбитыми.

Ник промолчал. Он снова начал перебирать мои волосы, наматывать локоны на палец, поглаживать пряди и выпускать их из рук. Благодаря его вниманию, старая боль отступила.

Вот так, лежа рядом с Ником я и уплыла в царство грез, ощущая его тепло, твердость и непоколебимость.

Когда я проснулась, дождь уже прекратился.

Ветер утих.

Буря закончилась.

В тишине Ник поднял голову и посмотрел на меня. Его голубые глаза были полны невысказанных мыслей, которые отражали мои собственные.

«Останься», – хотела попросить я, но слова застряли где-то глубоко в сердце, пойманные в ловушку страха и запутавшиеся в сотне эмоций, ни одной из которых я не верила.

«Не могу», – ответил Ник взглядом, в котором пылала боль. Она же читалась и в чертах его красивого лица.

Я каким-то образом знала, что у Ника имелись свои секреты, которые он должен увезти из Саванны и от меня. И эта необходимость сильнее любого долга перед работой.

Ник поцеловал меня нежно, затем более настойчиво. Мы вновь поддались безумию страсти. Задыхались от жадных прикосновений. А насытившись, уже через несколько минут снова тянулись друг к другу. Наши последние часы вместе мы провели, утоляя отчаянное желание, пока, наконец, не впали в ступор от истощающего экстаза. В эту ночь нам было не до сна.

Утренний свет заструился чистым золотым оттенком безоблачного неба, выкрашенного в ярко-голубой цвет. В квартиру уже начала просачиваться жара.

Ник пошевелился, а затем бесшумно сел на край кровати.

– Кофе? – предложила я.

Он ссутулился, опустив мускулистые, покрытые татуировками плечи.

– Мне нужно идти.

«Он должен. Потому что это мой дом. Мои правила…»

В течение двух лет эти правила выступали моей единственной защитой от последствий жестокого обращения. Теперь, когда я наблюдала, как Николай Янг натягивает джинсы, казалось, я слышу торжествующее хихиканье бывшего.

Ник закончил одеваться. Накинув шелковый халат, я проводила его до двери.

– Мой маршрут идет к Восточному побережью, а затем обратно, – сказал Ник, надевая куртку. А потом, пряча глаза, дернул меня за рукав. – Примерно через полгода ты будешь здесь?

У меня участилось сердцебиение.

– Я… не знаю…

– Ничего страшного, – быстро ответил Ник. – Я понимаю.

Очень хотелось поинтересоваться, что именно он понимает. В моей голове витала тысяча разных мыслей, от которых замирало сердце. От призыва защитить себя до мольбы о том, чтобы рискнуть еще раз.

Николай открыл дверь, и влажная жара летней Джорджии обволокла нас. Слегка помедлив, он посмотрел так, будто собирался что-то сказать, но затем просто взял мое лицо в руки и поцеловал. Глубокий, нежный поцелуй я прочувствовала всем своим существом. Даже трещинами, оставленными Стивом глубоко в моей душе.

Ник оторвался от моих губ, продолжая удерживать лицо. Красивые черты его лица были напряжены, брови нахмурены.

– Хорошо, увидимся, – быстро произнес он и отпустил меня.

– Да, увидимся, – робко произнесла я, испытав облегчение, когда он убрал руки.