Сама Маргарета не видела, но вернувшийся из России Габриэль Астрюк, забавляясь, рассказывал об одной ненормальной девице из банкирской семьи, которая вдруг возомнила себя балериной и так же, как Мата Хари, скачет по сцене обнаженной и исполняет танец семи покрывал. По словам импресарио, эта Ида была не просто богата, а баснословно богата, и ни перед чем не собиралась останавливаться. Загоревшись идеей сыграть Саломею, Рубинштейн оплатила в Петербурге постановку одноименной пьесы Оскара Уайльда. Саломея была давнишней и несбыточной мечтой Маты Хари, и танцовщица с особой силой невзлюбила свою русскую подражательницу, как она сама про себя называла Иду, особенно выделив ее в интервью из целой череды других подделок.
– Мадам Рубинштейн так же, как и вы, далеко не профессионалка, – между тем говорил Дягилев. – Но между вами, дамы, – он окинул строгим взглядом обеих женщин, – колоссальная разница. Ида трудится как вол. Она много лет репетирует с Фокиным, нашим лучшим балетмейстером из Мариинского театра. Михаил ставит Иде Львовне танец и отрабатывает каждый жест и па, поэтому при прочих равных я предпочел бы подписать контракт на «Клеопатру» с ней.
Слова русского больно резанули голландку по сердцу, кровь ударила в голову.
– Помимо перечисленных достоинств мадам Рубинштейн богата и не нуждается в гонораре, – желчно проговорила Маргарета, испепеляя взглядом породистое лицо соперницы. – Не сомневаюсь, что костюмы ей сошьет неподражаемый Леон Бакст! Он, несомненно, лучший. И Иде Рубинштейн как раз по карману оплатить его дорогостоящие услуги. Полагаю, вы уже знаете, что я была вынуждена отказаться от костюмов месье Леона, ибо они мне не по средствам. За свою работу он берет так дорого! Вы, русские, всегда все меряете деньгами! А духовная сторона искусства вас мало волнует.
– Что вы имеете в виду? – насупился Дягилев, переставая разделывать только что поданную осетрину и обиженно поглядывая на голландку.
Мадам МакЛеод приняла горделивую позу и запальчиво выкрикнула:
– В отличие от миллионерши мадам Рубинштейн, этой необразованной выскочки, я родилась на Яве, выросла в храме и впитала сакральную восточную культуру вместе с молоком матери.
Сквозь алую пелену гнева, застилавшую глаза, Маргарета видела, как на скулах юного лейтенанта заиграли желваки, в то время как Ида, накрыв его руку своей узкой ладонью, холодно улыбнулась и, не отводя темных глаз от лица соперницы, низким бархатным голосом проговорила: