Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Мальчиков, как всегда, у нас очень много. Поэтому будем все меняться. Чтобы справедливость восторжевст… восторжестовл… восторжествила.

Бану отвернулась к стене, чтобы никто не заметил, как она смеётся. Её очень удивляло то, что кроме неё, кажется, никого не забавляла его невообразимая манера выражать свои мысли. Но нет, у всех были такие суровые и напыщенные физиономии, словно они присутствовали при блестящей ораторской речи.

– Ой, а с кем я танцую?! – воскликнуло Веретено, и все засмеялись: так он говорил всегда, когда к нему подходила танцевать микроскопическая женщина, почти карлица, едва достававшая макушкой ему до груди. – Где моя партнёрша? – продолжал изгаляться он, картинно крутя головой, а потом опустил взгляд и удивлённо закричал: – 0-о-о! – Все прямо-таки животики надорвали от смеха, а низенькая партнёрша скривила лицо в подобии весёлой улыбки. Её мучениям никогда не суждено было кончиться.

Они менялись партнёрами по цепочке, и, когда очередь танцевать с Веретеном дошла до Бану, оно окинуло девушку любопытным и даже слегка завистливым взглядом и поинтересовалось:

– У тебя что, магазин платий?

– Да, целый склад, – в тон ему ответила Бану.

– Я смотрю на тебя, и мне прямо холодно, – пожаловалось Веретено: сегодня Бану нарядилась в облегающее чёрное платье с ромбовидным вырезом на уровне солнечного сплетения.

– Для начала можете попробовать одеться, – пожала она плечами, выразительно глядя на его летнюю майку, которую он упорно не снимал, потому что чувствовал – она сводит женщин с ума. Веретено тут же завопило:

– Меняемся! – И Бану полетела прочь. Сначала ей пришла в голову мысль, что наряд её показался Веретену слишком вызывающим, хотя оно всегда всячески демонстрировало, что местный менталитет ему в некотором роде чужд. Но потом она поняла: скорее всего, ему просто не понравилось, что Бану перетянула на себя часть внимания, предназначавшегося ему самому.

Утром, одеваясь, Бану открыла платяной шкаф и закричала от неожиданности. Из зарослей одежды вылетела стая сверкающей моли цвета электрума. Бабочки бросились на раскалённую лампу и погибли все до одной, раззолотив пол и волосы Бану пыльцой со своих крыльев. Заглянув снова в шкаф, Бану увидела, что парой платьев можно теперь только ловить рыбу, а из живности осталась лишь одна маленькая серая моль, которая изо всех сил пыталась удержаться лапками на атласной ткани, но выбилась из сил и упала на пол, где была поймана кошкой и съедена.

– Вот, полюбуйся, что твоя благоверная пишет! – свекровь Гюнай сунула сыну под нос её стихи. Халил пробежал строки глазами (он ненавидел литературу вообще и стихи в частности, за всю жизнь не прочёл ни одной книги, что часто бывает с детьми преподавателей литературы, и очень этим гордился).

– Ну стихи.

– Ну стихи! – передразнила его мать. – Вот тебе и ну! Если бы ты хоть одну книгу прочёл, ты бы, может быть, догадался, что просто так такие вещи не пишут. «Я видела тебя во сие, Твой светлый облик явился ко мне». Ей бы популярные песенки писать. Так ты думаешь, это твой светлый облик она видела во сне?

Халил озадаченно почесал затылок.

– А чей?

– Надо это выяснить. Где она сейчас, как по-твоему?

– Пошла с ребёнком гулять.

– Ты хоть заметил, что с ней произошло?

– Ну да, она чёлку сделала.

– Чёлку. Да, чёлку.

– Ты мне пытаешься что-то сказать? Скажи прямо, что ты играешься в эти свои игры.

– Играешь. Правильно говорить – играешь.

– Мама!

Тут приход Гюнай положил конец этому обличительному диалогу.

– Здравствуй! – с вызовом поприветствовала её свекровь. – Где ты была?

– Мы ходили гулять. – Гюнай с затравленным видом вытолкнула ребёнка вперёд, словно надеялась, что он примет на себя основной удар. Свекровь внимательно изучила не накрашенное и старое лицо Гюнай и успокоилась. По крайней мере, в этот раз она действительно ходила гулять. Да и даже если она завела себе хахаля – вряд ли тот был так же слеп, как Халил, чтобы не заметить, что Гюнай больше не годится для амуров. Так что свекровь на время угомонилась и направила энергию в мирное русло, подскочив к внуку и начав лебезить.

Халил опасливо последовал за Гюнай в спальню. Жена сидела перед зеркалом, закрыв лицо руками.

– Как ты вообще?

– Хорошо. – Голос Гюнай был зловеще спокоен. Она вспоминала последний урок, на котором Учитель окинул её пристальным взглядом и ничего не сказал – она даже не поняла, узнал он её или нет, а если узнал, то что подумал? – Знаешь, я решила снова пойти на сальсу, – полупризналась она в порыве откровенности.

– Но я не могу, ты же знаешь, – искренне удивился Халил. – Я же работаю.

– Не работай после шести!

– Нам надо выплачивать кредит, нам надо поднимать ребёнка. Я должен содержать семью!