Салтыков. Семи царей слуга

Новость разволновала генерала Чернышева. Отправив в погоню Суворова с казаками, он часа два сидел и ждал их возвращения. Но наступила глубокая ночь, их все еще не было, и граф понял, что этот Забадко, видимо, успел далеко ускакать. Догонят ли?

— Ложились бы, ваше сиятельство, — посоветовал адъютант.

— Придется прилечь, — согласился граф, расстегивая ремень. — Скажи дежурному, как явятся, чтоб разбудил меня.

«Черт побери, русский генерал пересылается с противником, — думал граф, лежа на кровати. — Неужто это правда? А ежели нет, ежели этот Аш наплел все? Вот попаду в историю. Скажут: ясно, решил отомстить Тотлебену за берлинское вранье его. Почему этот Аш ни к кому другому, а именно ко мне явился? Конечно, именно из-за этой все истории. Он знал, что мы с Тотлебеном на ножах, вот и пришел ко мне».

От этих мыслей долго не мог уснуть Захар Григорьевич, однако, когда светать начало, сон таки сморил его под пение третьих петухов.

Разбудили Чернышева, когда уж вовсю светило солнце.

— Суворов воротился, ваше сиятельство.

— Догнал?

— Догнал. Все под караулом.

Подполковник Аш ввел Забадку. Окинув его строгим взглядом, Чернышов потребовал:

— Давай письмо, жидовская морда.

— Какое письмо, пан генерал? — взмолился Забадка. — Откуда? Ясновельможный пан ошибся, наверно.

Чернышев вопросительно взглянул на Аша, стоявшего за спиной Забадки, у двери. Тот молча взглядом указал на ноги пленника.

— Снимай сапоги, — скомандовал Чернышев.

— Зачем, пан генерал?

— Снимай, тебе говорят. Да поживей!

Забадка, присев на лавку, стал стягивать сапоги, не переставая ныть:

— Ясновельможный пан не верит простому человеку, как будто простой человек злодей какой или разбойник.

Стащив сапог, он столь хитро размотал с ноги портянку, и если б за ним не следили несколько пар глаз, то вполне мог незаметно откинуть ее под лавку вместе с конвертом. Но мелькнувшую в портянке бумагу увидел и граф.

— Подай бумагу! — приказал он.

— Какую бумагу? — сделал последнюю безнадежную попытку Забадка, чтобы доказать свое неведение.

— Ну! — топнул ногой граф.

— Ах! Эта? — чуть не плача, он ухватил и вынул из портянки конверт и протянул его дрожащей рукой генералу.

Конверт был не подписан, но запечатан печатью Тотлебена.

Чернышев разорвал пакет, вынул бумаги. Воскликнул в удивлении:

— Ты глянь?! — Оглянулся на Суворова: — Подполковник, взгляни-ка.

Суворов подошел, взял одну из бумаг, взглянул, шумно втянул через ноздри воздух:

— Сие есть перевод на немецкий секретного ордера нашего главнокомандующего о марше армии от Познани в Силезию.

— Ах ты сукин сын! — воскликнул Чернышев.

Забадка принял это на свой счет, заныл жалобно:

— Ясновельможный пан, я есть простой человек, бедный… я не знал, что там… у меня дети голодные…

— Замолчи, дурак, не тебя касаемо. Лучше скажи, кому нес это? Куда?

— В Кюстрин к принцу Генриху.

— Сколько раз приходил к нам?

— Только раз, только раз, пан генерал.

— Три раза, — подал от двери голос Аш, и Забадко вздрогнул, словно его кнутом ударили, залепетал испуганно:

— Да, да, кажется, три… совсем запамятовал.

— Василий, уведи его! — приказал Чернышев адъютанту.

Когда Забадку увели, граф, взглянув поочередно на Суворова и Аша, сказал:

— Ну что, братцы, никак, изменой пахнет.

— Да вроде бы, — согласился Суворов.

— Я к главнокомандующему. Вы далеко не отлучайтесь; можете понадобиться.

Бутурлин с похмелья был не в своей тарелке и долго не мог вникнуть, что толочет ему граф Чернышев.

— Какая измена, Захар? С чего ты взял?

Но, ознакомившись с содержимым пакета, наконец-то ожил, вник и Выругался:

— Вот же сука! Надо брать за караул.

— Давай, Александр Борисович, вызовем его сюда. Здесь и арестуешь, — посоветовал Чернышев. — Заодно и спросим за переписку с неприятелем.

— Пожалуй, ты прав, Захар Григорьевич. Эй, кто там!

Появился адъютант, полковник Яковлев.

— Пошли кого к Тотлебену. Срочно нужен.

— Я сейчас, — сказал Чернышев и вышел за адъютантом.

Во дворе на лавочке под деревом сидели Аш и Суворов.

— Вот что, подполковнички, Бутурлин вызвал Тотлебена, Он прибудет сюда, а вы, Аш, вместе с Суворовым гоните в вашу канцелярию, арестуйте его бумаги — и сюда их.

— Все? — удивился Аш.

— Все не все, но то, что касаемо его переписке с противником, обязательно. Остальное опечатайте.

Когда Тотлебен вошел к главнокомандующему, там за столом сидели Бутурлин с Чернышевым. Тотлебен отсалютовал им.

— Прибыл по вашему вызову, ваше сиятельство.

— Яковлев, — обратился Бутурлин к адъютанту, — выдь, и ко мне никого. Пока не позову.

Когда адъютант вышел, Бутурлин взглянул холодно на Тотлебена и сказал сухо:

— Вашу шпагу, генерал.

Тотлебен побледнел, мельком взглянул на Чернышева и, несколько помедлив, вынул шпагу и по кивку фельдмаршала положил ее на стол. Бутурлин взял ее со стола и сунул за спинку стула, прислонив к стене.

— Объясните, что это значит? — наконец спросил севшим голосом Тотлебен.

— Лучше вы, генерал, объясните, что это значит? — спросил Бутурлин, кивнув на конверт и бумаги, лежавшие на столе.

И только тут, всмотревшись, Тотлебен узнал свой конверт.

— Это моя почта.

— К кому?