Сальватор

— Стало быть, интересы нации заключаются отныне в возвращении Бурбонов… — пробормотал Наполеон. — И вы ничего на это не ответили, генерал?

— Напротив, сир. «Господин маршал! — сказал я. — Не скрою, я удивлен, видя, что вы принимаете решение, которое определяет судьбу Империи в пользу второй реставрации: поостерегитесь взваливать на себя такую ответственность. Возможно, существуют другие средства отбросить неприятеля, а мнение Палаты не кажется мне после ее голосования в пользу Наполеона Второго благоприятным для возвращения Бурбонов».

— И что он ответил? — с живостью спросил император.

— Ничего, сир. Он вернулся в свой кабинет и передал мне новый приказ об отъезде.

Действительно, генерал привез бумагу, в которой говорилось, что, если Наполеон не уедет в двадцать четыре часа, никто не отвечает за его личную безопасность.

Но император словно и не слышал приказа.

Казалось, его ничто не должно было удивлять, он только не мог понять одного: вопрос о возвращении Бурбонов обсуждал с г-ном де Витролем тот же самый князь Экмюльский, который вел переговоры о возвращении его, Наполеона, — тот же человек, который прислал к нему на остров Эльбу г-на Флёри де Шабулона, чтобы привлечь его внимание к положению дел и передать, что Франция для него открыта и ждет его!

Когда стало известно о высадке, бывший начальник штаба Наполеона оказался настолько скомпрометирован, что попросил прибежища у г-на Паскье, главного хирурга Дома инвалидов: он знавал его еще по армии и мог положиться на его преданность.

Наполеон заблуждался: еще существовало нечто, способное его удивить.

Он отдал приказание о своем отъезде на следующий день.

Но пока шла подготовка к отъезду императора, произошло событие, последствия которого могли привести к серьезным изменениям обстановки.

Одним из тех, кто с болью следил за тем, как Наполеон нерешительно борется с Божьей десницей сначала в Елисейском дворце, а потом в Мальмезоне, оказался наш старый знакомый, г-н Сарранти, в настоящее время искупающий за решеткой свою непреклонную верность императору, за которую он вскоре и вовсе может поплатиться головой.

Со времени возвращения Наполеона он неустанно и почтительно напоминал своему бывшему генералу, что в такой стране, как Франция, ничто никогда не потеряно. Маршалы были забывчивы, министры неблагодарны, сенат гнусен. Но армия и народ сохранили ему верность.

Необходимо все отринуть от себя подальше, повторял г-н Сарранти, и призвать на этот великий бой народ и армию.

Итак, 29 июня утром произошло событие, как будто подтвердившее правоту сурового и несгибаемого советчика.

К шести часам утра все изгнанники Мальмезона — жившие в этом замке уже являлись изгнанниками! — были разбужены громкими криками: «Да здравствует император! Долой Бурбонов! Долой предателей!»

Все спрашивали друг друга, что означали эти крики, почти забытые с тех пор, как под окнами Елисейского дворца два полка гвардейских стрелков, добровольцы из числа ремесленников Сент-Антуанского предместья, прошли через сад, громко требуя, чтобы император возглавил их и повел на врага.

Господин Сарранти, казалось, один был в курсе происходящего. Он был одет и стоял в передней, прилегавшей к спальне императора.

Он вошел раньше, чем император успел его позвать и справиться о причине шума.

Сарранти прежде всего взглянул на кровать: она была пуста. Император находился в смежной со спальней библиотеке. Он сидел у окна, положив ноги на подоконник, и читал Монтеня.

Заслышав шаги, он спросил, не оборачиваясь:

— В чем дело?

— Сир, вы слышите? — раздался знакомый голос.

— Что именно?

— Крики «Да здравствует император! Долой Бурбонов! Долой предателей!».

Император печально улыбнулся.

— Ну и что же, дорогой Сарранти? — спросил он.

— Сир! Это дивизия Брейера возвращается из Вандеи, она стоит у ворот замка.

— Что же дальше? — продолжал император в том же тоне с прежней невозмутимостью или, точнее, с прежним равнодушием.

— Что дальше, сир?.. Эти храбрецы не хотят идти дальше. Они заявили, что будут ждать, пока им вернут их императора, а если их командиры не согласятся быть их представителями перед вами, они сами придут за вашим величеством и сделают вас своим командующим.

— А дальше? — снова спросил Наполеон.

Сарранти подавил вздох. Он знал императора: это уже было не просто равнодушие, а отчаяние.

— Так вот, государь, — продолжал настаивать г-н Сарранти, — генерал Брейер здесь, он просит позволения войти и положить к стопам вашего величества волю своих солдат.

— Пусть войдет! — приказал император, поднимаясь и откладывая раскрытую книгу на окно, словно собираясь скоро вернуться к прерванному интересному чтению.

Вошел генерал Брейер.

— Сир! — заговорил он, почтительно склоняясь перед Наполеоном. — Я и моя дивизия пришли за приказаниями вашего величества.

— Вы опоздали, генерал.

— В том не наша вина, сир. Надеясь прибыть вовремя для зашиты Парижа, мы проходили по десять, двенадцать и даже пятнадцать льё в день.

— Генерал! — проговорил Наполеон. — Я отрекся от власти.

— Как император, сир, но не как генерал.