Сальватор

– Не спрашивай меня об этом, парень. Ответить я тебе не могу: это тайна. Скажу только, что во всей этой истории не обошлось без любви. Поэтому не беспокойся о том, что я целыми днями не бываю дома. Я могу внезапно исчезнуть на день, на ночь, на несколько дней или на несколько ночей. Как и все старые морские волки, я остаюсь там, где мне бывает хорошо. «Бросай свой якорь там, где хорошо» – гласит пословица. Этим я хочу сказать тебе, что если мне вдруг вечером понравится находиться у кого-то из знакомых, я вернусь домой только утром.

– Я вас прекрасно понимаю, – сказал ему на это Петрюс. – И вы правильно сделали, что просветили меня на этот счет.

– Значит, договорились, парень: не будем друг для друга обузой. Кроме того, может случиться так, что я целый день останусь дома. И мне нужно будет несколько часов на то, чтобы побыть одному и поразмышлять. Поэтому ты окажешь мне большую услугу, если распорядишься принести в мою комнату какие-нибудь книги по стратегии, если они у тебя имеются, или просто труды по истории и философии и добавишь к ним дюжину бутылочек из твоего винного погреба.

– Все это будет у вас в комнате через час.

Когда они обо всем договорились, дела пошли как нельзя лучше.

Кстати, мнение, которое сложилось у трех наших приятелей о капитане, было очень разным.

Он был глубоко антипатичен Людовику. То ли потому что Людовик, сторонник системы Галла и Лаватера, не обнаружил прежде связи его слов с линиями и протуберанцами его лица. То ли потому, что сердце его, полное самых чистых и возвышенных мыслей, опускалось на грешную землю речами капитана, хотя тот и был моряком до мозга костей. В общем, как он сказал, когда увидел капитана в первый раз, он невзлюбил этого приятеля.

Жан Робер, человек с богатым воображением, страстный любитель всего живописного, нашел в капитане отпечаток оригинальности и стал испытывать к нему если не обожание, то уж, во всяком случае, определенный интерес.

Что же касается Петрюса, то тот просто любил крестного.

Согласитесь, ему было очень трудно тщательно исследовать, как это сделал Людовик, человека, который желал только одного: дать ему богатство.

Отметим все же, что некоторые фамильярные выражения капитана, а особенно это старые морские волки, ужасно раздражали его слух.

В общем и целом капитан, как мы видим, не вызвал у молодых людей абсолютной симпатии. И даже Жан Робер, наиболее расположенный подружиться с ним, не смог полностью довериться человеку столь фантастическому и столь сложному, каким был капитан Пьер Берто «Влезь на ванты», который казался наивным, всем восхищался, все любил и свободно высказывал суждения и впечатления.

По некоторым его словам все же можно было увидеть в нем человека пресыщенного, ничего не любящего и ни во что не верящего. Временами он был весел и игрив, но мог превращаться и в возницу катафалка. В нем сочетались столь разные черты характера, этакая смесь самых великолепных качеств и самых гнусных пороков, самых благородных чувств и самых низких страстей. Человек, несомненно, ученый, доходивший иногда, как мы уже могли убедиться, до педантизма, он временами казался самым необразованным из всех людей. Он превосходно говорил о живописи, но не слушал мнение других. Высказывая глубокие суждения о музыке, он не знал ни одной ноты. Однажды утром он попросил Жана Робера прочитать ему его драму «Гвельфы и Гиббелины», а после чтения указал драматургу на главный недостаток пьесы с такой точностью, что поэт спросил:

– Неужели я говорю с собратом по перу?

– Я не более чем кандидат в собратья, – скромно ответил капитан, – хотя я мог бы похвастать участием своим в создании нескольких трагедий, поставленных в конце прошлого века, и в частности трагедии «Женевьева Брабантская», которую написал в сотрудничестве со мной гражданин Сесиль и которая была впервые поставлена на сцене в театре «Одеон» 14 брюмера шестого года.

Так прошло восемь дней. Капитана возили в различные парижские театры. Его пригласили на прогулку верхом в Булонский лес, где он проявил себя прирожденным наездником. Для него изобретали всевозможные развлечения, и капитан, тронутый до слез этой заботой, намекнул Петрюсу на то, что скоро его друзья получат от него знаки признательности и его дружбы.

Глава LXXXIX

Отдельные кабинеты

В воскресенье, когда должны были начаться сеансы позирования маленькой Абей, Петрюс ждал визита дорогих гостей с восьми часов утра, хотя и знал, что прийти они должны были в полдень.

В десять утра он послал слугу справиться у капитана, не желал ли тот позавтракать с ним.

Но Жан с заговорщическим видом сказал, что капитан дома не ночевал.

При известии о его отсутствии Петрюс испытал чувство явного облегчения.

Он опасался того, что Регина могла встретиться с капитаном.

Уж если такие люди, как Людовик, как Жан Робер, и даже он сам иногда испытывали некоторое отвращение к этому человеку, то что могла почувствовать утонченная аристократка Регина?