Сальватор

Уверен, что Вы, мадам, узнав обо всем, согласитесь со мной в том, что речь идет не только о благополучии и счастье Вас лично, но и о чести господина графа Рапта, а возможно, и о более ценном – о жизни прославленного маршала, Вашего отца.

Я прошу Вашего позволения умолчать о том, каким именно образом я обнаружил угрожающую Вам опасность, в надежде, что Вы впредь сумеете ее избежать. Истинно преданные люди обычно скромны, и позвольте мне еще раз повторить Вам, что я имею честь быть одним из самых преданных слуг семьи Ламот-Уданов.

Вот, мадам, факты во всей их ужасающей наготе:

Некий человек, заговорщик, ничтожество, проходимец, заслуживающий самого ужасного наказания, случайно обнаружил, как он говорит, в доме у господина Петрюса одиннадцать писем, с подписью Регины, графини де Бриньоль. Ему прекрасно известно, мадам, что Вы никакая не графиня де Бриньоль, что Ваш род намного древней рода этих достойных торговцев сливами. Но он говорит, что, если Вы и сможете отказаться от того, что это – Ваша подпись, Вам не удастся отказаться от почерка. Не знаю, при каких печальных обстоятельствах эти письма попали в его руки, но я могу проинформировать Вас о той огромной сумме, которую он собирается потребовать в обмен на них…»

Сальватор взглянул на Петрюса, словно бы желая убедиться в подлинности того, что было написано в начале этого послания.

– О! Читайте же дальше, – сказал Петрюс, – это только начало.

Сальватор продолжил чтение.

«Он требует никак не меньше немыслимой суммы в пятьсот тысяч франков. Эти деньги, если их взять из такого состояния, как Ваше, не составят для Вас большой потери, а ему они обеспечат безбедное существование до конца его дней…»

Увидев, что речь идет о такой сумме, Сальватор так грозно сдвинул брови, что Петрюс сдавленно воскликнул, закрыв лицо ладонями:

– Это ужасно, не правда ли?!

– Действительно, ужасно! – ответил Сальватор, грустно покачав головой.

И продолжил читать письмо тем же ровным голосом, который, казалось, не мог взволновать даже конец света:

«Этот негодяй говорит, мадам, для того чтобы оправдать столь неслыханную сумму, в которую он оценивает эти драгоценные письма, что каждое из этих посланий, содержащее по пятьдесят строк, не может быть оценено, имея в виду красоту и положение лица, их написавшего, менее чем в пятьдесят тысяч франков каждое. Таким образом, каждая строчка стоит тысячу франков, а всего получается пятьсот пятьдесят тысяч.

Но Вы, мадам, не сильно пугайтесь: сейчас Вы увидите, что мой друг – хотя, какой он мне друг? – я хотел сказать, что этот мерзавец уменьшил сумму до пятисот тысяч франков.