Сальватор

Нотариус, еще не зная, что может добавить ко всему сказанному Сальватор, инстинктивно задрожал, будто о чем-то догадывался.

– Итак, в последний раз, – сказал молодой человек, – можете ли вы поклясться в том, что не держали в руках и не видели завещание маркиза де Вальженеза?

– Да, да, клянусь перед Богом и перед людьми в том, что я не получал и не видел это завещание.

– А я еще раз, – холодно произнес Сальватор, доставая из кармана какую-то бумагу, – повторяю вам, чтобы вы не забыли, что вы – самый мерзкий негодяй, которого я только видел. Смотрите!

И Сальватор, остановив левой рукой господина Баррато, который, казалось, готов был снова, во второй раз, наброситься на него, показал ему правой рукой завещание, которое, как мы уже помним, он показывал однажды господину Лоредану де Вальженезу в кабаре у Шатильона, куда Жан Торо и его приятель Туссен Лувертюр так грубо приволокли этого несчастного дворянина.

Затем он прочел то, что было написано на обложке:

«Это второй экземпляр моего собственноручно написанного завещания, копия которого будет вручена мною лично в руки господину Пьеру-Никола Баррато, нотариусу, проживающему в Париже на улице Варен. Обе копии написаны мною лично и имеют одинаковую силу.

Составлено 11 июля 1824 года.

Маркиз де Вальженез».

 –

Там написано будет вручена, – воскликнул нотариус, – а не вручена\

 – Верно, – сказал Сальватор. – Но я пальцем закрыл одно коротенькое слово, которое все ставит на свои места.

Он убрал палец, и мэтр Баррато, чей лоб покрылся предсмертным потом, смог увидеть это слово, которое стояло ниже тех строк, которые мы вам только что привели:

«Получено,

П.-Н. Баррато».

Эта драгоценная подпись сопровождалась теми вычурными закорючками, какие могут выводить только нотариусы.

Мэтр Баррато попытался было схватить завещание, как это пытался сделать в подобной же ситуации Лоредан де Вальженез. Но Сальватор, разгадав его намерение и предупредив его движение, так сильно сжал руку нотариуса, что тот взмолился:

– Ой, мсье Конрад, вы сломаете мне руку!

– Негодяй! – произнес Сальватор с отвращением, отпуская его руку и укладывая документ в карман. – Ты, значит, клянешься перед Богом и перед людьми в том, что не видел и не получал завещания маркиза де Вальженеза?

Затем, отступив на шаг, скрестив руки на груди и глядя на него, произнес:

– Честно говоря, меня восхищает то, до каких пределов может дойти притупление человеческой совести! Передо мной сидит негодяй, который должен был знать о том, что вследствие совершенного им преступления некий молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести пустил себе пулю в лоб. И этот негодяй продолжал жить себе в свое удовольствие, не испытывая никаких угрызений совести, пользуясь уважением людей, которые в нем сильно ошибались. Он жил, как и все люди, имел жену, детей, друзей. Он смеялся, ел, спал и не думал, что находиться он на самом деле должен не в этом элегантном кабинете за столом работы мастера Буля, а стоять у позорного столба, работать на каторге, обливаться потом на галерах. Да, общество, которое делает возможным подобные ужасные извращения, очень плохо устроено и требует проведения жестоких реформ!

Затем, сменив тон:

– Итак, – сказал он, сурово нахмурив брови, – давайте закончим наш разговор. Мой отец оставил мне в своем завещании все свое состояние, всю мебель и всю недвижимость. Таким образом, вы должны вернуть мне в качестве возмещения понесенного мною ущерба, если не хотите подвергнуться наказаниям, предусмотренным в Уголовном Кодексе, все состояние моего отца, оцениваемое в четыре миллиона франков. Плюс проценты с этих четырех миллионов, которые набежали за семь лет. Это составит еще миллион четыреста тысяч франков, не включая проценты с процентов и моральный ущерб, возместить который вы должны мне согласно статьям 1382 и 1383. Таким образом, не принимая пока в расчет этот ущерб, вы должны вернуть мне на сегодня ни больше ни меньше пять миллионов четыреста тысяч франков. Сами видите, что моя сегодняшняя просьба очень реальна и весьма скромна, поскольку пока я требую с вас сумму, которая меньше одной десятой части моего состояния. А посему возьмите себя в руки и давайте поскорее закончим это грязное дело.

Нотариус, казалось, ничего не слышал: уронив голову на грудь, уставившись взглядом в пол, опустив застывшие руки вдоль тела, словно манекен, он был подавлен, убит, уничтожен. По его виду можно было сказать, что это – самый гнусный грешник, находящийся перед архангелом-мстителем на последнем судилище.

Сальватор хлопнул его по плечу, чтобы вывести из прострации, и сказал:

– Ну, о чем же мы теперь размышляем?