Сальватор

– Мсье, – торжественным голосом произнес нотариус, – обещаю вам, что сегодня в десять вечера я буду у вас.

– О, я в этом и не сомневаюсь! – ответил Сальватор.

– Но могу ли я надеяться, добрый мой мсье Конрад, что после того, как я в точности исполню ваши приказания, мне нечего будет опасаться с вашей стороны?

– Это будет зависеть от вашего поведения, мсье. Я буду поступать так, как поступите вы. Пока я думаю оставить вас в покое: мое состояние находится в слишком надежных руках, чтобы я стал искать ему другое размещение. Таким образом, я временно оставляю вам четыре миллиона девятьсот тысяч франков: пользуйтесь ими, если хотите, но не злоупотребляйте.

– Ах, господин маркиз, вы спасаете мне жизнь! – сказал мэтр Баррато, глаза которого наполнились слезами радости и признательности.

– Временно, – напомнил Сальватор.

И вышел из кабинета, где его столько раз за непродолжительное время мутило от стыда и омерзения.

Глава XCVII

Аэролит

На другой день после сцены, которую мы только что описали, бульвар Инвалидов, пустынный, тихий и очень темный, напоминал в половине двенадцатого ночи непроходимый лес в Арденнах. Путешественнику, который въехал бы в этот час в Париж через заставу Вожирар или через заставу Пайассон – если, конечно, предположить, что этому путешественнику взбрело в голову въехать в столицу через одну из этих застав, которые никуда не ведут и не выводят ни на какую дорогу, – так вот этому путешественнику, как мы уже сказали, несомненно, показалось бы, что он находится в сотне лье от Парижа, настолько вид этих четырех рядов высоких и мощных деревьев при фантастическом свете луны, который освещал вершины и кутал во мрак их подножья, напоминал армию гигантских солдат, стоявших на посту вокруг стен какого-нибудь города в Вавилоне.

Но человек, на которого падала тень этих огромных деревьев, казалось, нисколько не удивился этой картине, что непременно произошло бы, будь на его месте какой-нибудь прибывший в Париж житель отдаленной провинции. Совсем наоборот, эти темные аллеи, которые мы только что сравнили с арденнским лесом, казалось, представляли этому человеку, который нарушал их таинственную безлюдность, знакомый спектакль. А по тому, как он старался держаться в самых темных местах этого мрака, было видно, что темнота была ему помощницей в исполнении задуманного.

Он прошел по бульвару медленным шагом, словно человек, которого важные обстоятельства вынудили совершить эту ночную прогулку. Он очень внимательно осматривал встречавшиеся ему на пути предметы, бросал взгляды под ноги и вверх, вперед и назад, направо и налево. Шагал он задумчиво, совсем не так, как наш приятель Пьерро, и старался не выходить на те редкие места, которые были освещены луной.

С первого взгляда было очень трудно определить, к какому именно классу общества принадлежал этот человек. Но после внимательного рассмотрения его, проследив за всеми извивами его пути, понаблюдав за его жестами, пройдя за ним туда-сюда, заметив, как тщательно он осматривает тот или иной предмет, можно было составить себе мнение о причине, которая привела его в столь поздний час на бульвар Инвалидов.

Предмет, который, казалось, привлекал его особое внимание, на который он все время посматривал, который неумолимо притягивал его, хотя он время от времени отдалялся от него, был калиткой сада графини Рапт.

Скользя вдоль стены, осторожно вытягивая шею и едва не касаясь лбом железных прутьев, он настороженно вглядывался в заросли деревьев, которые образовывали рощицу в десяти шагах позади калитки.

Только два человека могли иметь достаточные основания или интерес для того, чтобы гулять вот так в полночь перед калиткой дома Регины: влюбленный или вор.

Влюбленный потому, что он выше закона. Вор потому, что он ниже закона.

Но данный человек никоим образом не походил на влюбленного.

Кроме того, единственным человеком, влюбленным, который имел достаточные причины прогуливаться здесь, был Петрюс. А мы знаем, что Сальватор порекомендовал ему сидеть дома или гулять в любом другом месте.

Скажем, что Петрюс отнесся к совету Сальватора с большим послушанием, избрав самое суровое его предложение: он остался дома.

Отметим также, что его полностью успокоил Сальватор, заскочивший к нему в мастерскую накануне вечером и показавший пятьсот тысяч франков, которые, как и было обещано, принес и вручил Сальватору ровно в девять часов вечера мэтр Баррато.

Итак, мы сказали, что этот ночной гуляка ничего общего с влюбленным не имел. Добавим к этому, что он никак не походил на Петрюса.

Это был человек среднего роста и округлой формы тела, если смотреть на него со спины или спереди. На нем был длинный, до каблуков плащ, закрывавший его от воротника до ботинок и походивший скорее на длиннополый сюртук, на балахон перса, чем на обычный редингот. На голове у него была низкая широкополая шляпа, придававшая ему облик протестантского министра или американского квакера. Лицо было покрыто густыми зарослями волос, доходившими почти до самых бровей и оставлявшими открытой только очень небольшую часть лица.