Сальватор

Слуга низко поклонился и вошел в салон.

Через несколько секунд он вернулся и сказал:

– Его Преосвященство сейчас примет господина графа.

Ждать полковнику пришлось недолго. Через пять минут он увидел, что из салона вышли в сопровождении монсеньора Колетти какие-то два человека. Поначалу из-за царившей в комнате темноты он их не узнал, но потом, увидев, с какой подобострастностью они ему поклонились, он понял, что это были за люди: так низко кланяться могли только братья Букемоны.

Действительно, это были Сюльпис и Ксавье Букемоны.

Господин Рапт поклонился им в ответ так любезно, как только смог, и прошел в салон впереди епископа, который ни за что не соглашался пройти первым.

– Вот уж не ожидал, что буду иметь честь и удовольствие увидеть вас сегодня, господин граф, – сказал Его Преосвященство, усадив графа Рапта на диванчик и усевшись рядом.

– Почему же, монсеньор? – спросил тот.

– Потому что у таких государственных мужей, как вы, – униженно произнес монсеньор Колетти, – накануне выборов должно быть много других дел, куда более важных, чем посещение такого отшельника, как я.

– Монсеньор, – живо произнес граф, видя, что эта лицемерная болтовня могла завести довольно далеко, – госпожа маркиза де Латурнель смилостивилась надо мной и предупредила, что я, к огромному моему удивлению и огорчению, полностью потерял ваше доверие.

– Госпожа маркиза де Латурнель, возможно, чересчур сгустила краски, сказав, что вы полностью потеряли мое доверие, – прервал его аббат.

– Это значит, монсеньор, что оно все же потеряно.

– Признаюсь вам, господин граф, – ответил аббат, грустно нахмурившись и подняв палец к небу, словно взывая Бога проявить милосердие к сидящему перед ним грешнику, – признаюсь, что когда Его Величество попросил меня честно высказать все, что я думаю по поводу ваших перевыборов и вашего назначения на пост министра… Что я, не сказав всего того, что я о вас думаю, был вынужден попросить короля подумать и не принимать никакого решения прежде, чем я не переговорю с вами.

– Именно для этого я и пришел, монсеньор, – довольно сухо произнес будущий депутат.

– Что ж… Давайте поговорим, господин граф.

– В чем вы можете упрекнуть меня, монсеньор? – спросил господин Рапт. – Вы лично, разумеется.

– Я! – воскликнул епископ с невинным выражением на лице. – В чем я лично могу вас упрекнуть? Честно скажу, вы смутили меня этим вопросом: ведь когда речь идет обо мне лично, господин граф, я могу вас только похвалить! Так я и сказал королю, не стану этого скрывать. И я всем говорю о том, что я вам лично очень признателен!

– В таком случае, монсеньор, о чем речь? Ведь если вы, как вы говорите, можете сказать обо мне только хорошее, отчего же я потерял ваше доверие?

– Это трудно объяснить, – произнес епископ, смущенно покачав головой.

– Может быть, я смогу вам помочь в этом, монсеньор?

– Именно этого я и хочу, господин граф. Так значит, вы догадываетесь, о чем идет речь?

– Нисколько, уверяю вас, – ответил господин Рапт. – Но давайте попробуем догадаться об этом вдвоем.

– Я слушаю вас очень внимательно.

– В вас живут два человека, монсеньор: священник и политик, – сказал граф, пристально глядя на епископа. – Кого из них я оскорбил?

– Да ни того, ни другого, – сказал епископ, делая вид, что колеблется.

– Прошу прощения, монсеньор, – снова произнес граф Рапт, – но давайте поговорим начистоту. Скажите же мне, перед каким из двух живущих в вас людей я должен извиниться и чем искупить свой промах?

– Слушайте, господин граф, – сказал епископ, – я тоже буду с вами откровенен. Для начала позвольте мне напомнить вам о том, что вы своим талантом вызвали мое искреннее восхищение. До настоящего времени ни один человек не казался мне более подходящим для занятия самой высокой государственной должности. К несчастью, блеск этого восхищения вами погас из-за одного темного места.

– Объяснитесь, монсеньор. Я с удовольствием исповедуюсь вам.

– Что ж, – медленно и холодно произнес епископ, – ловлю вас на слове: я хочу исповедать вас! Случай позволил мне узнать про некий ваш грех. Признайтесь мне в нем, как на духу, и я обещаю вам, что на коленях буду днем и ночью молить небо, чтобы оно послало вам милосердие Божье до тех пор, пока не получу от Бога прощения вашему греху!

«Лицемер! – подумал граф Рапт. – Лицемер и дурак! Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы попасть в твою ловушку? Нет, это я тебя сейчас буду исповедовать…» И произнес вслух:

– Монсеньор, если я вас правильно понял, вы случайно (он сделал ударение на этом слове) узнали о каком-то моем прегрешении. Наставьте же меня на путь истинный! Этот грех… Он прощается… или… это смертный грех? В этом весь вопрос.

– Подумайте сами, господин граф, спросите у самого себя, – сказал епископ с выражением сострадания. – Поройтесь в вашей памяти. Можете ли упрекнуть себя в чем-то важном… очень важном? Вы знаете, что я питаю к вашей семье, и к вам в особенности, отеческую нежность. Поэтому я буду очень снисходителен! Расскажите же мне обо всем честно: у вас нет более преданного друга, чем я.