Сальватор

- Пресвятой отец! Я должен не только встать, но и удалиться. Я привел к вам молодого человека, который явился похлопотать за своего отца. Он оставил позади четыреста лье, столько же ему предстоит пройти на обратном пути. Он пришел с надеждой, и в зависимости от того, скажете ли вы ему "да" или "нет", он уйдет с радостью или в слезах.

Обернувшись к молодому монаху, продолжавшему стоять на коленях, он прибавил:

- Мужайтесь, отец мой! Оставляю вас с тем, кто выше всех королей земных настолько же, насколько сами они выше нищего, просившего у нас милостыню у входа в Ватикан.

- Вы возвращаетесь в посольство? - спросил монах, ужаснувшись тому, что остается с папой наедине. - Неужели я вас больше не увижу?

- Напротив! - с улыбкой возразил покровитель брата Доминика. - Я питаю к вам живейший интерес и не хочу оставлять вас. С разрешения его святейшества я подожду вас в Станцах.

Пусть вас не беспокоит, если мне придется ждать: я позабуду о времени перед творениями того, кто его победил.

Папа протянул ему руку и, несмотря на его возражения, посол припал к ней губами. Он вышел, оставив двух людей, занимавших: один - верхнюю, другой - нижнюю ступень иерархической лестницы Святой Церкви - папу и монаха.

Моисей не был так бледен и робок, когда оказался на Синае, ослепленный лучами божественной славы, как брат Доминик, когда остался один на один с Леоном XII.

Во все время его пути сердце его все больше переполняли тоска и сомнение, по мере того как становилась все ближе встреча с человеком, от которого зависела жизнь его отца.

Папе оказалось достаточно одного взгляда на прекрасного монаха: он сейчас же понял, что молодой человек вот-вот лишится чувств.

Он протянул ему руку и сказал:

- Будьте мужественны, сын мой. Какой бы проступок, какой бы грех, какое бы преступление вы ни совершили, Божье милосердие превыше любой людской несправедливости.

- Как всякий человек, я, разумеется, грешник, о, святой отец, - отвечал доминиканец, - но если я и не без греха, то уверен, что уж проступка, а тем более преступления я не совершал.

- Да, мне показалось, что ваш прославленный покровитель упомянул о том, что вы пришли просить за отца.

- Да, ваше святейшество, я в самом деле пришел за этим.

- Где ваш отец?

- Во Франции, в Париже.

- Что он делает?

- Осужден правосудием или, вернее, людской злобой и ожидает смерти.

- Сын мой! Не будем обвинять судивших нас, Господь сделает и осудит их без обвинения.

- А тем временем мой невиновный отец умрет.

- Король Французский - религиозный и добрый монарх.

Почему вы не обратились к нему, сын мой?

- Як нему обращался, и он сделал для меня все, что мог.

Он приостановил меч правосудия на три месяца, чтобы я успел сходить в Рим и вернуться обратно.

- Зачем вы явились в Рим?

- Припасть к вашим стопам, отец мой.

- Не в моей власти земная жизнь подданных короля Карла Десятого. Моя власть распространяется лишь на духовную жизнь.

- Я прошу не милости, но справедливости, святой отец.

- В чем обвиняют вашего отца?

- В краже и убийстве.

- И вы утверждаете, что он непричастен к обоим преступлениям?

- Я знаю, кто вор и убийца.

- Почему же не открыть эту страшную тайну?

- Она не моя и принадлежит Богу: она была открыта мне на исповеди.

Доминик с рыданиями упал к ногам святого отца, стукнувшись лбом об пол.

Леон XII посмотрел на молодого человека с чувством глубокого сострадания.

- Вы пришли сказать мне, сын мой?..

- Я пришел у вас спросить, о, святейший отец, епископ Римский, Христов викарий, Божий служитель: должен ли я позволить своему отцу умереть, когда вот здесь, у меня на груди, в моей руке, у ваших ног лежит доказательство его невиновности?

Монах положил к ногам римского папы завернутую в бумагу и запечатанную рукопись г-на Жерара, собственноручно подписанную им.

Продолжая стоять на коленях, он протянул руки к манускрипту и поднял умоляющий взгляд к папе; глаза его наполнились слезами, губы тряслись - он с нетерпением ждал ответа своего судьи.

- Вы говорите, сын мой, - взволнованно проговорил Леон XII, - что в ваши руки попало доказательство?

- Да, святой отец! От самого преступника!

- С каким условием он вручил вам это признание?

Монах простонал:

- Предать гласности после его смерти.

- Дождитесь, пока он умрет, сын мой.

- А как же мой отец... Отец?..

Папа римский промолчал.

- Мой отец умрет, а ведь он ни в чем не повинен, - разрыдался монах.

- Сын мой! - медленно, но твердо выговорил папа. - Скорее погибнут один, десять праведников, весь мир, чем догмат!

Доминик поднялся. Его захлестнуло отчаяние, однако внешне он оставался невозмутим. Он презрительно усмехнулся и проглотил последние слезы.

Глаза его высохли, словно перед его лицом пронесли раскаленное железо.

- Хорошо, святой отец, - сказал он. - Я вижу, в этом мире мне остается надеяться только на себя.

- Ошибаетесь, сын мой, - возразил папа. - Вы не нарушите тайны исповеди, однако ваш отец будет жить.

- Уж не вернулись ли мы в те времена, когда были возможны чудеса? По-моему, только чудо способно теперь спасти моего отца.