Читаем Сальватор полностью

- Да, любимая, упорствую! Да, я думаю, что вы не можете жить без света и что в кадрили, в вальсе вы бываете так увлечены, очарованы, околдованы, что думаете обо мне не больше, чем о пылинке, поднятой вашими атласными башмачками. Однако для меня настоящая пытка видеть вас или знать, что вас, задыхающуюся, с обнаженными плечами и шеей, сжимают в объятиях десятки фатов, над которыми вы безусловно подсмеиваетесь, но ведь они в мыслях обладают вами в тот момент, как вы им отдаетесь в танце!

- О, продолжайте, продолжайте, - сказала г-жа де Маранд, окидывая поэта любовным взглядом; ей нравилось, что молодой человек ее ревнует.

- - Вы, может быть, находите, что я несправедлив, эгоистичен, продолжал между тем Жан Робер. - Про себя вы думаете - я читаю ваши мысли, - что мои театральные или литературные успехи - такое же развлечение, как ваши успехи в свете.

Увы, дорогая, не чистоту души я выставляю перед публикой напоказ, как вы выставляете перед ней свои плечи. Я плачу своими мыслями, замечаниями, знаниями. Мир открывает передо мной свои раны, и я стараюсь если не вылечить их, то по крайней мере указать на них нашим законодателям, а они для общества то же, что врачи для простых смертных. Но вы, Лидия, отдаете толпе всю себя. Цветы, жемчуга, рубины, бриллианты, которыми вы украшаете свое прекрасное тело, словно магниты, притягивают к себе взгляды. Я не раз наблюдал за тем, как вы собираетесь на бал. Казалось, вы готовитесь завоевать целое королевство. Никогда капитан, высаживающийся на вражеский берег, никогда Гийом Нормандский на своем корабле, никогда Фернан Кортес, сжигающий свои корабли, не составляли свои планы тщательнее вас. Вот почему я все еще сомневаюсь, несмотря на то, что вы представляете мне неоспоримые доказательства своей любви.

- Я люблю тебя, - сказала г-жа де Маранд, привлекая его к себе и горячо целуя. - Вот мой ответ.

- Да, ты меня любишь, - подхватил поэт, - ты очень меня любишь, но в любви "очень", не означает "достаточно".

- Послушай! - строго проговорила она. - Поговорим серьезно. Один раз не в счет. Есть ли в целом свете женщина, пользующаяся такой свободой, как я?

- Нет, разумеется, однако...

- Позволь мне договорить и не перебивай. Мысль - дикая птица, пугающаяся малейшего шума. Итак, я сказала, что для замужней женщины я пользуюсь безграничной свободой, какая только доступна женщине. В обмен на эту свободу единственное, что требует от меня муж, - быть гостеприимной хозяйкой его дома, настоящей светской дамой. Знаешь, чего он хочет, когда возвращается? Видеть меня приветливо улыбающейся и отдыхать от своих цифр и расчетов. Знаешь, чего он ждет, когда уходит? Братского рукопожатия, вселяющего в него уверенность, что он оставляет у себя дома друга. И я на всех парусах пустилась в океан, зовущийся светом, изо всех сил пытаясь не налететь на рифы. Однажды лунной ночью я увидела вдали прекрасную страну, манившую меня своими невиданными цветами. Я крикнула: "Земля!" причалила, ступила на землю, возблагодарила Господа, приведшего меня в землю обетованную, а в этой стране жил ты.

- О, любовь моя! - прошептал Жан Робер, поцеловал Лидию и покачал головой.

- Дай мне договорить, - ласково его отстраняя, молвила она. Очутившись в стране своих снов, я прежде всего подумала, что останусь здесь навсегда. Но жадный и злобный Океан был рядом, он не хотел выпускать свою жертву, как сказали бы вы, поэты. Он привлекал меня к себе, шелковисто-атласно-кружевная волна кричала мне: "Возвращайся к нам, если не навсегда, то хотя бы время от времени, если хочешь сохранить свою свободу!" И я возвращалась всякий раз, как слышала этот властный голос; я возвращалась, чтобы уплатить дань. Я плачу ее со слезами на глазах, но это цена моей свободы. Вот моя исповедь, а в заключение я хочу привести поэту-мизантропу три строки другого поэта, еще большего мизантропа:

Уж если в свете ты живешь, обязан

Соблюсти его законы Высший разум

Не любит крайностей, поверь!

- Молчи! Я люблю тебя! Люблю! - страстно вскричал Жан Робер.

- Будь по-твоему! - кивнула она, покорно принимая поцелуи Жана Робера, но не отвечая ему тем же, будто в глубине души еще сердилась на него. Раз мы обо всем договорились, вернемся к тому, с чего мы начали разговор. Вы у меня спрашивали, какое чувство наименее значительно, а я вам сказала, желая вам понравиться, что это - чувство ожидания. Что вы на это ответите?

- "Ничего", до тех пор, пока вы будете говорить мне "вы".

- Ну хорошо, я говорю "ты".

- Этого недостаточно. Когда ты задавала свой вопрос, ты прижималась губами к моему лбу. Именно с мыслями об этом поцелуе я и спросил тебя о том, какое чувство наименее значительно, бесполезно или преувеличено.

- Прежде всего, проси прощения за то, что сказал, будто я отдаюсь в свете всем подряд, и я отпущу тебе все грехи.

- Не возражаю, но при условии, что ты скажешь: мыслями ты всегда со мной.

Вместо ответа прелестница распахнула жаркие объятия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии