Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе

Помимо объемного, крупно, зримо нарисованного характера Степана Чаузова, крестьянина-середняка, того русского мужика, на котором, доказывает С. Залыгин, мог бы держаться создаваемый в тех местах колхоз, впечатляют в повести и характеры, психология тех, кто вершил несправедливость над Чаузовым.

А творили эту несправедливость, казалось бы, вполне убежденные и субъективно честные люди, свято верившие, что вершат свое черное дело ради «чистоты» идеологии: «И ни что-то ее не замутит, ни сориночки в ней нету! Будто слеза ребячья... Вот какую мы нынче создаем идеологию!»

Люди эти не понимали, что чистота подобной «идеологии» искусственно дистиллирована, что, будучи очищена от человечности, справедливости, правды, она перестанет быть ленинской идеологией.

Митя-уполномоченный знает, что Чаузов — «кулак не настоящий». Но искренне верит, что, нарушая справедливость в отношении него, он ведет борьбу «за светлое будущее»: «Ваши слезы — последние слезы. Может быть, еще пройдет лет пять — потом классовой борьбы у нас не будет, установится полная справедливость. И слез не будет уже. Никогда!»

Революция и классовая борьба, по убеждению субъективно честного человека Мити, оправдывают несправедливость, творимую им по отношению к Чаузову. Повесть «На Иртыше» свидетельствовала, чем оборачивалось для людей и революции ультрареволюционное, а на самом деле — мелкобуржуазное противопоставление революционности и нравственности, отчуждение человечности и справедливости от революционной идейности.

В романе «Соленая Падь» С. Залыгин продолжает исследовать антигуманную природу того узколобого мелкобуржуазного революционера, который принес столько бед Степану Чаузову и грозит бедой, недоверием, арестом Ефрему Мещерякову.

Иван Брусенков, начальник главного штаба краснопартизанской республики Соленая Падь искренне предан революции. Но его понимание революционного долга (и в этом проявляется ограниченность мелкобуржуазного сознания) отмечено сектантской узостью и прямолинейным примитивизмом, бездушием и человеконенавистничеством. «Почему это — не можешь ты без врагов, нужны они тебе, как воздух? — спрашивает его Мещеряков. — И что бы ты делал посреди одних только друзей — угадать невозможно!». По сути дела, Брусенков с его жестокостью и подозрительностью, с его жаждой власти и нетерпимостью, который «и на своих тоже кровавыми глазами глядит», — такой Брусенков отрицает ленинский, гуманистический идеал революции и компрометирует его в глазах народа.

Ибо «исстрадался народ за века по человеческому, — размышляет Мещеряков. — Ныне — человеческое учуяли, хотим его все больше и больше, все сильнее и сильнее!» Ибо «народ восстал. Он же за справедливость восстал!» — говорит Брусенкову несправедливо осужденный им на смерть и освобожденный Мещеряковым крестьянин Власихин.

Потому-то и встают на защиту Советской власти не только мужики, но и старики и дети, что она, по словам того же Власихина, «от справедливости происходила», «человеческое» в мир несла. И даже, говорит один из героев романа, «когда бы Советская власть падала под ударом темной силы не только в Сибири, но по всей России, она и тогда восстановилась бы повсюду, потому что люди уже видели ее однажды и поняли ее!»

Современность звучания романа С. Залыгина прежде всего в этом — в выявлении высокого гуманизма и человечности идеалов революции и народной войны: «... Она сама по себе чистая и благородная, такой не бывало еще. Она за окончательную справедливость, и не для кого-нибудь, а именно для народа», — снова и снова в споре с Брусенковым и «брусенковщиной» отстаивает свое понимание революции Мещеряков.

То, что в крестьянском вожаке Ефреме Мещерякове живет как стихийный порыв, нравственный поиск, выражающий душу народа, в характерах партийцев-большевиков Петровиче и Кондратьеве отгранено в цельное, последовательное мировоззрение. Вот почему, несмотря на срывы Мещерякова, проистекающие из стихийности его крестьянской натуры, именно Петрович и Кондратьев — его союзники в неприятии Брусенкова, они ведут борьбу с «брусенковщиной» куда последовательнее, чем сам Мещеряков. «Ты власти хочешь, больше ничего, — говорит большевик Кондратьев Брусенкову. — Я... подобно тебе, Брусенков, из нее, из революции, одну только власть делать не буду. Не для этого она».

Революция совершалась ради торжества правды и справедливости на земле.

Революция вызвала к жизни характер нового человека — коммуниста, ленинца. Она разбудила высокую романтику подвига, революционный энтузиазм в душах наших отцов.

Новая жизнь возникала в грохоте залпов «Авроры» и канонаде гражданской войны. Она запечатлена в нашей Лениниане, в образе Павки Корчагина, в фурмановском Чапаеве, в фадеевском Левинсоне, в Кожухе из «Железного потока» Серафимовича, в Давыдове из «Поднятой целины».

Правда революции — это покоряющая умы и сердца людей сила, которая сделала Павку Корчагина и Чапаева, Давыдова и Нагульнова одними из популярнейших героев в современной мировой литературе.