Самая страшная игра

– Когда болит зуб, люди идут к стоматологу. Когда болит голова – к терапевту. Когда болят кости – к остеопату. Когда болят глаза – к окулисту.

Матвей стоял и слушал этот бред, не понимая, зачем он это делает.

«Надо сваливать» – вертелось в мыслях. Но двинуться по-прежнему не мог.

– Послушай, родной, – внезапно перейдя на «ты», сказала старуха. Взрослые часто делали так, отчего Матвей злился. Обычно он огрызался, но тут смолчал. – Ты улавливаешь мою мысль? Ну, хоть немного? – старуха подняла вверх левую руку и щелкнула пальцами, словно выводя его из транса. Матвей кивнул.

– Отлично! – сказала она. – А теперь ответь мне на такой вопрос. Куда идут люди, когда болит не тело, а душа?

Матвея осенила неожиданная мысль. Старуха знает. Это была не мысль даже – уверенность. Он поглядел в глаза старухи и вспомнил густой туман, что выползал из-под кровати накануне ночью. Он вспомнил тёмную фигуру, что всё детство просидела на его кровати. Тварь. Она стояла перед ним, нисколько не смущаясь.

Матвею стало жарко. Если он правильно ответит на вопрос, его отпустят. В то, что он может просто уйти без разрешения он почему-то верить перестал.

– Так куда? Ответишь?

– В церковь?

– Нет, – качнула головой старуха.

– К психиатру?

– Неправильно, – прозвучало в ответ.

– Сдаюсь.

Матвей отстраненно, будто его погрузили в наркоз – обездвижили тело, но оставили рабочей голову, наблюдал, как старуха весело мотает головой из стороны в сторону.

– Ох, это же так просто! Знаешь, – перейдя на заговорщицкий шепот, проговорила она, – я никому обычно не подсказываю, но тебе, так уж и быть, скажу! Ты мне нравишься.

Старуха подтянулась на цыпочках и потрепала Матвея по щеке. Пальцы у нее были ледяные, словно она держала их в заморозке, как стебли сельдерея – когда они еще жили все вместе, мама делала заготовки перед зимой: мыла, сушила и складывала в отдельные лоточки и пакетики «свойский» дачный укроп, петрушку, базилик. И сельдерей тоже складывала. Старухины тонкие пальцы напомнили ему об этом. Матвей удивленно прислушивался к себе. Ни она сама, ни жест ее не вызывал в нем ни капли возмущения.

– Матвей, послушай. Секрет простой.

Матвей совсем не удивился, что она знает его по имени. А старуха продолжала:

– Если болит душа, то надо идти ко мне.

Матвей прислушался к себе. То напряжение, что чувствовал он с тех пор, когда их семья превратилась из команды в трех разных, почти чужих, не любящих друг другу человека, куда-то испарилось. Он вздохнул и засмеялся.

– Возьми, – старуха протянула нечто и сунула Матвею в руки.

– Что это?

– Подарок для тебя.

– Что я должен сделать?

– Надеть.

– Сейчас?! – Матвей удивился. А старуха рассмеялась.

– Нет, конечно. Сейчас иди домой. Поспи.

– А дальше?

– Наденешь. Когда почувствуешь, что можно. Ну, допустим, завтра, – сказала старуха.

– И что будет?

Матвей старался не дрожать, но получалось плохо.

– Все, что захочешь, – спокойно ответила старуха.

– Прям всё?

Матвей все еще не верил.

– Да. Всё. Чтобы отец не бил. Чтобы в школе хорошие оценки ставили. Чтобы девчонкам нравился. Чтобы брать всё, что захочешь.

– Любую одежду, какую захочу – тоже?

– Одежду тоже, – сказала старуха, оглядев его оценивающим взглядом. – Что, поизносился?

Матвей кивнул, невольно проведя рукой по вороту толстовки. Её было пора давно выкинуть на помойку и купить новую. Но он так привык рассчитывать все деньги на еду и на средства для уборки (за отцом приходилось много, очень много убирать), что на одежду почти не оставалось.

– Ты сможешь купить всё, что захочешь. Даже то, о чём раньше не думал.

Матвей не верил своим ушам. Слова старух звучали, как бред. Как очень привлекательный и нужный ему бред.

– Ты главное загадывай получше, – старуха ухмыльнулась, и на один короткий миг Матвею показалось, что у нее острые, как у акулы зубы. – Вселенная, она же все слышит. Только попроси.

Чудеса в школе

Матвею всегда сказочно «везло». Не так, как другим. В детстве он единственный распарывал колени о неизвестно откуда вылезшие арматурины и гвозди, хотя по гаражам лазали все, и падали с них тоже все. Только он умудрялся попасться на рынке, когда мальчишки воровали орехи из корзины у подслеповатой торговки – она всегда стояла с краю, и обхитрить ее мог даже младенец. Но Матвей был единственный, которого она однажды цепко ухватила за руку и опозорила на весь район, причитая, как умалишённая. Только его ловил детсадовский сторож, когда они пацанами, школьниками уже, перемахивали через забор и забирались по пожарной лестнице корпуса, чтобы смотреть оттуда на закат и пить теплую газировку. После того случая его долго не хотели брать в дворовые игры за подставу.

Поэтому он никогда особо не рассчитывал на подарки судьбы, старался сам не лезть в передряги. По одной простой причине: ему постоянно прилетало. Матвей решил держаться особняком, за что прослыл не только лузером, но и угрюмым одиночкой.

– Может, с ребятами пойдёшь немного погуляешь? – спрашивала мама, но, слыша один и тот же ответ, качала головой и отставала.