Самайнтаун

Все, что услышал дальше Джек, напоминало шипение барахлящего радио на кухне Крепости: эхо, громыхание, скрежет и лязг, как если бы металл попытались разрезать вилкой. Что‐то упало рядом с Джеком на траву сразу после того, как где‐то там же раздался влажный булькающий звук, и на секунду пляшущие разноцветные кляксы вокруг сложились в форму непропорционального короткого тела. Рыжеволосая голова с вытаращенными зелеными глазами лежала от него отдельно, на краю качелей, куда Ламмас брезгливо ее отбросил.

Щелканье языка. Снова лязг – то был его серп. Запах цветов, но уже мягкий, утонченный, доносящийся обрывками, будто даже он боялся притрагиваться к Джеку лишний раз. Что‐то обернулось вокруг его дергающегося, дрожащего тела и подняло в воздух. Руки и ноги повисли, дыхание сперло, и в тот момент боль резко отхлынула, как волна, забрав с собой последние крупицы силы, надежды и сознания. Последнее, о чем Джек успел подумать – это о том, что все кончено.

Он победил и проиграл.

– Ах, Джек, – прошептал Ламмас, нежно прижав его к своей груди. – Почему ты вечно заставляешь меня улыбаться?

* * *

– Что случилось?

Через пятнадцать минут после этого Лора скатилась с лестницы на первый этаж Крепости едва ли не кубарем. Ее колеса повело, и она сильно ударилась плечом о косяк, но, даже не поморщившись, развернулась на месте и понеслась по коридору к входу в дом. Оттуда дул сквозняк: дверь раскачивалась, открытая нараспашку, ветер заметал внутрь сухие листья вперемешку с зелеными. При виде последних Лора поежилась, невольно прижала ладонь к груди, но вовремя вспомнила, что спрятала кинжал под подушку. На пороге уже все собрались: Титания, Франц и… Барбара. Одна.

– Прошу тебя, помедленнее! – взмолился Франц, размахивая руками над ней, растекшейся вдоль порожка под вешалками. Она собиралась то в одну фигуру, то в другую и трясла туда-сюда каким‐то крючковатым отростком, как хвостом, сметая листья в кучу. – Я тебя не понимаю! Пресвятая Осень, кто‐нибудь говорит на языке этой штуки?!

– Что‐то случилось с Джеком, – прошептала Тита, побелев даже больше, чем обычно.

В отличие от них, Лора никогда за Джека не переживала. Каким бы могущественным и сильным его ни описывали другие и каким бы слабым он ни был на самом деле, она всегда знала, что Джек будет в порядке. Быть может, потому что ей и впрямь не было до него никакого дела, а может, она просто верила в него даже чуть больше, чем другие, сама о том не подозревая. Как вообще можно сомневаться в парне без головы, у которого нет ни пульса, ни крови? Он должен был быть мертв уже сам по себе, так вряд ли его умертвит что‐то другое, считала Лора.

Она в очередной раз поняла, как сильно ошибалась и что же натворила, когда в только закрытую Францем дверь снова постучали. Листья замело внутрь Крепости опять, а вместе с ними – неподвижного Джека, оставленного на пороге в свертке из черного пальто.

Кто‐то закричал повторно, возможно, даже сама Лора:

– Джек!

9

Дверь в Волшебную страну

– Отец мой, отец, иль не видишь и сам

Лесного царя дочерей ты вот там?– Сынок мой, сынок, я давно разглядел:То ряд старых ветел во мраке так бел.«Люблю тебя, сердцу ты мил моему;Коль сам не пойдёшь, я насильно возьму».– Отец мой, отец, вот меня он схватил, —

Лесной царь, я чувствую, мне повредил!Отцу стало страшно, он гонит коня,Он мальчика держит, что дышит, стеня, —Насилу достиг он двора своего…Ребёнок был мёртв на руках у него[23].Иоганн фон Гёте «Лесной царь»

Тогда, сорок лет назад, Титания была счастлива наконец‐то снять с себя королевский венец из серебряной паутины и лунного света, потому что это означало больше никогда не принимать решений, которые заставляют сыпаться головы и камни. Однако кто‐то словно опять водрузил его на ее голову, когда, открыв дверь Крепости, она обнаружила на пороге бездыханный сверток, который некогда сам был Королем.