Самайнтаун

В его шагах гремели кости и доспехи, а среди волос в полумраке могли померещиться ветвистые рога. Он прошелся сначала по небольшому залу, заставленному горшками и контейнерами, а после – остановился у стеклянных камер, где жили виды более капризные и хрупкие. Воздух, влажный, заставлял его волосы виться на висках, а грудь – вздыматься чаще и тяжелее. Он постоял там, заглядывая за стекло, а потом отошел к окну, откуда падал задушенный витражами и вывесками свет. Затем встал рядом с классическими садовыми цветами – розами, акациями, тюльпанами – и прошелся мимо тропических. Он осматривался внимательно, но не придирчиво, а скорее с любопытством самого преданного клиента. Титания успела обслужить еще двоих, исколов пальцы о шипы до крови, прежде чем он наконец‐то подошел к ее столу.

– Я же говорил, что не стоит ходить на Призрачный базар.

Титания не ответила. Чирк, чирк, чирк. Ножницы продолжили срезать шипы, в то время как сама Титания покрылась ими с головы до ног, пусть и невидимыми. Она давно заметила, что некоторые мужчины любят раниться о них, будто чем тяжелее сорвать плод, тем он слаще. Херн, судя по всему, был именно из таких.

– Ты в порядке? – спросил он, и его неестественно смоляная для светлой лавки тень заслонила стойку, мешая Титании работать.

– Да, – ответила она, вынужденно подняв на него глаза. – Тыквенный пунш Наташа готовит вкусный. Я тоже собиралась его испить, но не успела. А могла.

– Я… – Херн судорожно вздохнул, потер пальцами переносицу и пробормотал, не отнимая руку от хмурого лица: – Я не знал, что в пунше будут семена. У каждого из нас своя работа, а полностью в свои планы Ламмас никого не посвящает. Если бы знал, предостерег тебя конкретнее. Мне следовало подойти на Призрачном базаре, но я был…

– Не один, – оборвала его Титания, и ее когти вслепую нашли последний шип на розе, поддели его и сломали пополам, нечаянно вместе со стеблем. – Твоя «работа»

изящнее оливы и бледнее молока, пролитого на снег. Ваши пути тоже норны переплели?

Вместо того чтобы смутиться, Херн вдруг усмехнулся, и Титания задалась вопросом, правильный ли выбрала прием. Раньше ей не приходилось его использовать – не подворачивалось ни повода, ни женщин, достойных быть упомянутыми ею. Но та, увиденная ею на базаре случайно, была хороша настолько, что Тита отлично ее запомнила: до кончиков вьющихся белокурых волос, до глубины темно-красных глаз, до клыков, выпирающих из-под губ, пухлых и алых, как маковые лепестки. Херн вел ее под руку между шатрами не как кавалер, а как гончий пес, высматривая и расталкивая тех, кто подходил к ним слишком близко. Это позже Титания узнала от Франца, что имя молоку да оливе Кармилла, но тогда она просто стояла в толпе, смотрела на них и глотала слюну от голода, прежде ей незнакомого. Раньше Титании не доводилось хотеть живьем сожрать женщину, а не мужчину.

– Да, она и правда часть моей работы, – признался Херн. – Ламмас тому виной, а не норны. Если хочешь, я могу рассказать.

– Не хочу. – Титания ответила резко. Франц наверняка не простит ей, если узнает, от чего она отказалась, но только о чужих женщинах она еще не слушала! К тому же нельзя о главной цели забывать. Цель надо всегда преследовать только одну, как добычу, иначе уйдешь из леса с пустыми руками. – Ты и твои друзья нарушили закон гостеприимства. Дом мой по вашей вине разрушен. Так не мешай мне его чинить.

Херн замолчал, но с места не сдвинулся. Титания же продолжила невозмутимо обхаживать цветы. Она отодвинула засов низкой, по колено, дверцы, вышла из-за стойки и зашла в холодильную камеру, чтобы прошептать истосковавшимся по ней хризантемам несколько ласковых слов. Взгляд Херна все это время за ней тянулся, точно привязанная к подолу юбки невидимая нить. Как бы она ни пыталась эту нить запутать, петляя меж клиентами и столами, та лишь сильнее обвивала ее ноги и запястья. Только иногда ослабевала и отпускала, когда Линда просила Херна снять тяжелые ящики с верхней полки или, наоборот, поднять их. Удивительно, но он не только им не мешал, но и даже помогал. Несколько раз Тита слышала, как Херн рекламирует сомневающемуся клиенту ее букеты и как протирает запотевшее стекло цветочной камеры, молча взяв из подсобки тряпку. Невзирая на уничижительное равнодушие Титы, даже не обращающей на него никакого внимания, он так и не ушел.

Титания осталась очень довольна.

– Что ты делаешь? – спросила она, когда вышла на улицу после рабочей смены. Едва она попрощалась с Линдой, провернула ключ в замке три раза и услышала, как по асфальту забарабанил мелкий дождь, как над ее головой раскрылся темно-серый зонт. Херн, держащий его, был достаточно высоким, чтобы Титания смогла дотронуться до металлических спиц над ней, только если привстанет на носочки.

– Я провожаю тебя до дома, – ответил Херн таким тоном, что Тита поняла: это не вопрос, не просьба и не приглашение. Это констатация факта.

– Мне на трамвае ехать минут двадцать…

– И идти до остановки еще десять под дождем.

– Осилю. Феи рябины и железа боятся, а не воды.