Самайнтаун

Присутствие Херна ощущалось как тяжелый шерстяной плащ. Оно легло на лес и задушило в нем все звуки. Даже птицы умолкли, а трава пригнулась. Титания ступала рядом медленно, разувшись и оставив туфли у дороги, и ореол той силы, которую Херн источал, скрадывал их дыхание и шаги. Впервые она не вела, а была ведомой – шла на один шаг позади, вертела головой и дергала ушами, вглядываясь круглыми широко распахнутыми глазами в сумрак. Лей-линии, которые обычно набухали в преддверии Самайна и прожигали дыры в мироздании, сейчас были едва заметны, как бледные вены, зарытые где‐то глубоко под землей. Титания гадала, кроется ли причина в том зимнем холоде, который Херн источал и который даже лей-линии словно погружал в спячку. Ведь существуй где‐нибудь другие города, подобные Самайну, Херн бы однозначно выбрал Йоль. Нет, не так… Он бы ему причитался. Ибо Дикая Охота – вестник смерти Солнечного бога, рычаг для нового поворота Колеса. Титании никто об этом не рассказывал, но она читала. В той самой книге, обтянутой зеленой бархатной обложкой, которую оставила в сумке на краю дороги, как и свои туфли. Там же она наконец‐то оставила страх.

– Это место… – произнесла вдруг Тита, оглянувшись, когда они зашли достаточно далеко, чтобы между деревьев почти не осталось просветов. – Точно. Это оно! Вон там, чуть дальше, тот самый вяз… Здесь я повстречала Джека.

– Что ж, значит, отсюда и начнем. Утром я приманивал дичь, – сообщил Херн, спуская с плеча лук. Титания задрала голову вверх, выглядывая сквозь крону огненно-рыжие лучи заката, и прислушалась. Лес все еще молчал, зато с ней громко говорила ее природа. – Желаешь взять на себя кабана или волка?

– Тебя.

– Что?

Херн чуть не переломил стрелу в пальцах, которую уже вытащил из колчана. Титания ощерила в широкой улыбке зубы, больше не скрывая, а показывая, какие они у нее острые. Тоже хвасталась.

– Поймай меня, Херн Охотник, пока я не поймала тебя!

И она нырнула в темную чащу.

Тьма понесла Титанию вдаль и ввысь. Родная, бархатистая, она будто соскучилась по Тите точно так же, как и та по ней: сразу приняла в свои объятия и скрыла от мира, от невзгод, от Херна и его стрелы, уже лежащей на натянутой тетиве. Он что‐то крикнул ей вслед, но что именно, она не услышала. В ее ушах пел ветер и ворчала древесная кора, крошась под черными ногтями, когда Тита ухватилась за вязовую ветвь и взобралась вверх по стволу. Ее вечернее платье – скользкое, шелковое, на тонких бретельках – задралось до молочно-белых бедер. Болеро, которое прикрывало цветник на ее коже, спало. Порвались и слетели бусы, растрепались волосы, ожили их пряди, помогая цепляться и карабкаться. Лесной воздух во рту таял, словно сахарная вата. Сам лес ей принадлежал, как любой мужчина. Чем она думала, отказавшись навещать его? Это ведь то же самое, что не пить, от жажды умирая, или царапать кожу, в которой ты родился. До чего же глупой Титания была… И какой свободной чувствовала себя сейчас!

Она смеялась, ища укрытие в остроконечной кроне, как смеются дети, когда играют в салки. Внизу бродили тени, и Титания мысленно отсчитывала минуты до заката. Она хотела победить до того, как солнце сядет окончательно, чтобы видеть удивление на лице Херна, когда ее зубы накроют его горло.

Мимо просвистела пернатая стрела.

– Шустрая! – похвалил Херн откуда‐то из-за деревьев.

Титания без труда вильнула в сторону и повисла на ветке вниз головой, обвив ее ногами, чтобы стрела вонзилась в ствол, а не ей в лоб. Однако над головой тут же пролетела следующая, а затем еще одна. Херн выпускал их друг за другом, вслепую выдергивая из колчана, и в конце концов одна из стрел – с зазубринами на наконечнике – полоснула Титу по виску.

– Осторожнее, Королева, – подразнил он, выглянув из-за куста с клюквой. Его пламенно-рыжие волосы сливались с недозревшей ягодой. – Я не хочу ловить тебя так быстро.

Следующую стрелу Титания перехватила. Поймала в воздухе гибкими пальцами и раскрошила у него на глазах, показывая: беспокоиться Херну не о чем, ни за что и никому не поймать ее. Она перескочила на соседнее дерево, и по воздуху разлетелись перья, капли крови, ее волосы и сухие листья. Титания снова затаилась, на этот раз уже всерьез: не смеялась больше, притихла, пригнулась. Однако Херн опять ее нашел, и все повторилось. На ходу выдергивая из земли промахнувшиеся стрелы и возвращая их в колчан, он не отставал от нее ни на шаг, ибо чутьем обладал превосходным. А стрелы его словно жили своей собственной жизнью и обладали волей. Даже если казалось, что стоит Херн к Титании спиной, наконечники их все равно каким‐то образом вонзались рядом. Поймать его и при этом не быть пойманной самой и впрямь оказалось сложно, но еще сложнее оказалось стряхнуть с себя это лесное наваждение, отзывающееся в груди давно похороненными трепетом и истомой. Она даже забыла, что поклялась больше не влюбляться и зачем пришла сюда на самом деле.

Нужно было себе о том напомнить.