Самайнтаун

Симон вскинул руки в примирительном жесте, пятясь к мусорке спиной. Мужчины, которые выступают против насилия, на самом деле обычно просто не умеют драться. Франц прекрасно знал это, потому что сам был таким, и испуг в чужих глазах, который он прежде ни у кого и никогда не видел, вдруг показался ему очень красивым зрелищем. Почти как Лора, когда стучала по барабанам и за их грохотом не слышала, что Франц стоит в дверях с тарелкой тыквенных оладий от Наташи и наблюдает уже десять минут кряду, покачиваясь в такт. Или тоже как Лора, но когда рисует за обеденным столом, держит мягкий восковой карандаш в одной руке, а в другой – розовый махровый персик, и сок льется у нее по пальцам, образует липкие пятна на полотне и такие же липкие мысли в голове у Франца. Он бы Кармиллу и сам нашел, по следам жасминового парфюма, смешанного с запахами осоки и яблок в карамели, которыми торгуют на площади, да по разговорам и сплетням, но и близко подойти другим вампирам к Лоре бы не дал. Даже ради себя любимого и заветной смерти.

В конце концов, он обещал Джеку заботиться о ней, не так ли?

И она его подопечная, не так?

И Франц влюблен в нее, не так ли?

Ой, нет, не то.

– Ту блондинку с рыжим частенько на причале видят, со стороны Светлого района, где канализацией до сих пор воняет.

Франц встрепенулся и обернулся на заднюю дверь бара, что, как черный вход, в черный цвет и выкрашена была. Свет от лампы на ней, тоже розовой, ложился на кожу вышедшей девушки мягким свечением, придавая ее нездоровой, но характерной для всех доноров бледности клубничный оттенок. Из-за этого татуировка сердца на запястье почти сливалась с кожей. Девушка развязала бархатную ленту на шее, потерла пальцами два свежих прокола, откуда еще сочилась кровь, и спустилась с крыльца к Симону, застывшему с открытым ртом.

– Проклятье, Вероника! Зачем ты ему все растрепала?! У меня тут классная сделка намечалась!

– Извини, не удержалась. Его так отпинали за какую‐то несчастную пару колышков, что стало жалко. – Донор до того очаровательно улыбнулась Францу, что он опять невольно пригладил растрепавшуюся прическу и порванную куртку с кровавым пятном под ней. – Ты это, заглядывай снова, если вдруг захочешь перекусить. Для таких красавчиков мои вены всегда за полцены. Только колья с собой не приноси больше, ладно?

Франц часто-часто закивал головой, но ноги уже несли его к машине. Причал, значит… Что ж, это могло оказаться правдой. Всяко лучше, чем ничего или бесполезные зацепки, что были у него раньше, которые заставляли его бесцельно петлять по городу, постоянно заводя в очередной тупик. Пора бы его поискам принести свои плоды, ведь в конечном счете оставалось меньше недели до Дня города. К этому моменту Франц потратил впустую целую неделю…

– И к твоему сведению, – он высунулся к ворчащему Симону из окна машины, уже держась одной рукой за руль, пока старый урчащий мотор «Чероки» разогревался, – у тебя с Лорой все равно нет ни единого шанса. Это она сожрет тебя живьем, а не ты ее. Считай, что Вероника спасла тебя, Симон.

– Я Саймон!

– Увидимся, Симон.

На прощание Франц громко посигналил и нечаянно сбил мусорный контейнер.

На причале он проторчал почти шесть часов до самого рассвета. Повезло, что Лора с вечера сидела дома, и ведьмин камешек в кармане Франца, который он периодически гладил пальцами, представляя, как на той стороне она держит свой, оставался матовым и черным. Франц разгуливал по окрестностям, водил по воздуху носом и иногда, доставая камень, перебрасывал его из одной руки в другую. Небо тем временем медленно менялось, будто черничный джем смешали сначала с молоком, а потом с лимонной цедрой. Франц прошелся по спящему рыбному рынку, где по выходным в обеденное время устраивали аукцион сазанов и готовили свежевыловленных карпов на открытом огне, а затем обогнул еще запертые близлежащие магазины и вернулся к парковке у жилых домов, где бросил «Чероки», предварительно попрятав оставшиеся колья под куртку. К пятому такому кругу Франц и почуял аромат жасминовых духов. Смешанный с железистым ароматом крови, который ветер принес следом, он непроизвольно вызывал желание бежать, бежать, бежать ему навстречу. Так Франц и поступил – побежал, что хватало сил, сбереженных тогда в баре только ради этого момента.

Кармиллу он увидел уже спустя несколько минут. Правда, со спины. Она брела вдоль реки, будто на воскресной прогулке, прикрывая голову ажурным белым зонтиком от солнца, которое еще не поднялось, но просачивалось сквозь лимонно-лиловый шов, соединяющий ночь и утро. Цокот ее туфель тревожил тишину на прилегающем к дороге пирсе, окруженном качающимися на воде паровыми катерами и лодками Харона – именно отсюда зачинался водной маршрут Самайнтауна, протягиваясь по всей Немой реке так же, как протягивалась узкая тропа из мелких алых капель по брусчатке следом за Кармиллой. Успей Франц подойти поближе, он наверняка бы увидел, как те летят с подола ее голубого платья при каждом шаге, сделанном по направлению к машине, вдруг притормозившей на обочине.