Самайнтаун

– Самым сложным было найти тех, кто записан в Лавандовый Дом именно на этой неделе, до Дня города, а не в ноябре или декабре, – поделилась Лора, когда Франц по ее требованию привел себя, как она выразилась, в «более живой вид» и, еще раз умывшись, посадил ее в машину и закинул коляску в багажник. Теперь она что‐то искала в своей сумке, разложенной на коленях, а Франц же послушно выполнял свою работу – крутил руль и вез их к спиритическому дому. – К твоему сведению, мне только позавчера наконец‐то удалось найти такого человека. Это оказался один из моих собственных клиентов, местный толстосум, который как‐то раз пытался заказать у меня чертежи для пыточной… Он сам передумал идти в Лавандовый Дом, потому что подхватил клематисовую лихорадку, но в обмен затребовал все те же чертежи и кое-что еще, не совсем приличное. Конечно, мне удалось уговорить его… В качестве моральной компенсации за сложную неделю он даже отдал мне содержимое своего сейфа и навсегда забыл о том разговоре.

Лора потерла горло вверх-вниз и снова зашелестела пластинкой с леденцами, наконец‐то найдя ее в недрах своей бездонной коричневой сумки, больше похожей на мешок. Бросив себе в рот сразу две лекарственные конфеты – голос ее и правда очень хрипел, она снова запустила туда руку.

– А это что? – поинтересовался Франц, на сей раз слушая ее внимательно и даже иногда поворачиваясь к ней лицом, когда они останавливались на светофорах.

– Записная книжка Джерарда Мэнли для призыва его духа, – сказала Лора, пролистывая разлинованные и исписанные косым почерком страницы с брызгами потекшей ручки и пятен от кофе. – Его жена сказала, он с ней не расставался. Не только доставку фиксировал и данные для закупок, но и мысли, планы на годовщины, воспоминания… Еще она на всякий случай отдала мне их семейный фотоальбом и отрезала свой клок волос, но, думаю, ежедневник более чем сгодится.

А вот и то, что Лора делала в бакалее – добывала вещи первой жертвы, убитой Ламмасом. Франца обжег стыд, что он не понял этого сразу и что не сделал ничего толкового за всю неделю. Только и гонялся за девицей клыкастой да за смертью – словом, проводил будни как обычно. Впрочем, от этого все равно ведь есть прок, верно? Так Франц узнал, что Херн с тем големом и Кармиллой делают на причале что‐то зачем‐то

. Он обязательно выяснит, что именно, когда все‐таки встретится с ней. Так он подберется к Ламмасу даже ближе, чем все остальные. Верно? Верно?..

Франц очень постарался себя в этом убедить, и у него даже почти получилось, пока Лора, как назло, не спросила:

– Ты свое‐то поручение выполнил?

– А?

– Разобрался с тем здоровяком уродливым? Рыжий коротышка, который тоже Ламмасу прислуживал, пропал куда‐то, так что у него их, по-видимому, трое осталось: твоя вампирша, Херн и этот здоровяк. Херн, Титания говорит, нам не угроза, вампиршу тоже не особо видно, а вот третий…

– Да, да, он в День города будет безоружен, как младенец. Я об этом позабочусь. То есть уже позаботился. Не парься, в общем.

Так вот, значит, что Титания хотела – чтобы Франц взял на себя громилу! Как она вообще себе это представляет?! Что, по ее мнению, Франц должен противопоставить существу, которое размером с его «Чероки»? От одного лишь воспоминания о том, как он просто прислонялся к двери машины и смотрел на него, уже мороз бежал по коже. Титания, должно быть, делала ставку на его безграничную фантазию, мол, раз смог придумать тысячу способов, как себя убить, значит, придумает, как и завалить такого монстра. Да и что Францу терять? Бессмертный же! Для него попытка, в отличие от других, не пытка, а даже удовольствие. Вот только стремление умереть не подразумевает глупость, а нужно быть беспросветно тупым, чтобы лезть на каменного голема во плоти.

И все‐таки Францу нужно было что‐то делать. Оставалось у него в запасе для этого несколько дней, и он, вздохнув со свистом, постарался сосредоточиться на дороге. Та петляла между коричнево-красными домами, занесенная красными же листьями, из-за чего казалось, что едет машина по ягодному полю. Туристов в городе почти не осталось, и вместо них Франц насчитал с десяток трупов в черных костюмах, прихрамывающих и с раздутыми синюшными лицами, как те, которых ему уже доводилось видеть на Призрачном базаре.

– Ламмас, – процедил Франц сквозь зубы как ругательство.

Лора почему‐то вздрогнула, услышав это. Впрочем, вздрагивала она постоянно, даже от скрежета камешков, случайно подворачивающихся под колеса. Теребила растянутые рукава свитера, с которых уже не отстирывалась тушь, и смотрела на кожаную сумку, из которой выглядывали краешек ежедневника и маленькая мятая фотография Джерарда с женой, приготовленная для медиума.