Самайнтаун

Так, мог поспорить Франц, звучит плита мраморного склепа, когда отодвигается. Если до этого в комнате было просто холодно, то теперь грянула зимняя стужа. Даже его дыхание обратилось в пар, тело покрылось гусиной кожей, а челюсти щелкнули и застучали друг о дружку. Мигнули свечи, встрепенувшись… И разом все затухли. Резко застывшая комната будто провалилась куда‐то в бездну, погрузившись в кромешный мрак.

– Лоре-лея… Мор-ская не-веста…

Кто бы ни явился к ним на спиритический сеанс, он и вправду сделал это ради нее. Франц не знал, как именно, но догадывался. Точно так же он учуял тогда Кармиллу на центральной площади посреди белого дня, ибо тьма тянется ко тьме. Теперь она полностью вырвалась на свободу, выпущенная из круга трех человек. Окно в людской мир, созданное медиумом, разбилось вдребезги. Франца, не успевшего вскочить из-за стола следом, буквально осыпало осколками, ибо окно в комнате, настоящее, витражное, разлетелось тоже. Медиум упала на пол, хватаясь за ворот своего балахона, будто тот душил ее, и принялась выплевывать на пол что‐то, что очень напоминало ее собственные внутренние органы, смешанные с сырой землей. Помня, что она единственная, кто знает, как это теперь остановить, Франц с ругательствами упал на колени рядом и принялся трясти ее за плечи, пока Лора долбилась в запертую дверь, тщетно пытаясь ее открыть.

– За что? За что? За что? – слышалось отовсюду разом, и Франц, сгорбившийся над полубессознательной медиумом, окончательно убедился в том, кто посмел испортить им сеанс.

От волны удушливого гнева, поднявшегося где‐то в груди, все его инстинкты тянулись, как струны. Тронь хоть одну – порвется. Мысли, лихорадочно мечущиеся от идеи выпрыгнуть в окно до чтения молитвы, сосредоточились на одной лишь Лоре. Оплелись паутиной вокруг ее образа и имени, стучащего в его висках. Он должен защитить ее. Защита… Разве это входит в то, чем занимается сиделка? Разве Франц смог защитить кого‐то, когда еще был братом? Так что он, обезвоженный вампир, может сделать теперь против того, кого даже не видит?

– Пожалуйста, пожалуйста. – Лора продолжала плакать в зернистой, неестественно плотной темноте, в которой были видны только бирюзовые всполохи ведьминого камня, зажатого в ее руке, через который она звала на помощь. – Я не виновата! Я ни в чем не виновата! Я просто не хотела снова быть одна!

Там, где опрокинулась чаща, рассыпав травянистый пепел, снова заплелись узелки дыма. Ныне скудный, молочно-белый, он увивался вверх и в конце концов вновь обрел нечеткий, рыхлый силуэт. Тоже мужской, но уже не по пояс, а по ноги, и тонкий, худощавый. То был юноша, еще даже не мужчина, нет. Дым, растревоженный и слишком жидкий, не позволял различить его лица, но в нем угадывался намек на кудри и изящные, созданные для музыки, а не работы руки с длинными пальцами. Призрак тянул их к Лоре, съежившейся в своем кресле у двери, и медленно приближался к ней шаг за шагом.

Мебель больше не дрожала, но парила вместе с ним. Потухшие, почерневшие до основания свечи плыли по воздуху, упавшие шторы развевались и вздымались, будто под ними прятался кто‐то еще. Стол тоже висел, как на ниточках, но недолго: нечто, будь то сам призрак или его чувства, хлещущие из того мира в этот, как гной из растревоженной раны, швырнуло стол к двери и разломило его на части прямо над головой Лоры. Ее, взвизгнувшую и закрывшую голову руками, осыпало обломками.

– За что? За что? – продолжал выть дух, и не было в этом вое столько злости, сколько тоски.

– За что ты так поступила со мной, Лорелея? Я любил тебя, я любил тебя…

– Эй, ты, Каспер недоделанный! А ну отошел!

Терпение Франца лопнуло. Он бросил медиума вместе с попытками привести ее в сознание, хлопая по щекам, и перемахнул через кружащуюся в воздухе мебель одним прыжком. Зрачки его сузились, глаза зажглись, и темнота уступила бледно-оранжевому свету. Между призраком и Лорой оставалось меньше метра, когда Франц возник между ними, прямо перед ее коляской, и загородил собой. Колени его согнулись, спина выгнулась, клыки выступили вперед из-за поджавшихся, как у зверя, губ. Заслонив Лору, прижавшись к ней, Франц предупреждающе оскалился на призрака и зашипел.

– Лорелея

… – повторил призрак снова, но остановился. Кончики его полупрозрачных пальцев зависли у Франца перед лицом…

И вдруг превратились в пальцы женские. Нет, девичьи, маленькие и тонкие, с едва различимыми ранками от иголок и шитья. Края свободной рубахи обернулись подолом изношенного клетчатого платья, а кудри – заколотым пучком.

– Братец?

Этого просто не могло быть. Наверное, ему мерещится… Наверное, то какая‐то отрава, сожженная в чаше вместе с остальными травами, играет с ним злую шутку или же накануне выпитый «Ихор». Ибо не может быть это взаправду. Не может быть здесь души Ханны!