Самайнтаун

Однако принять это сразу, конечно, было непросто. Франц все еще ненавидел и его, и себя, но к тому моменту, как снова скрипнула решетка, он, по крайней мере, уже успокоился и сидел на стуле смирно. Кровавые слезы высохли, дыхание выровнялось, а мысли разгладились, образовав кристально-чистый и ровный поток, точно течение Немой реки. Он вымыл из головы Франца всю грязь и сор, и он наконец‐то смог всплыть на поверхность.

Не иметь возможности умереть – для самоубийцы это, несомненно, плохо…

Но для человека, который хочет спасти город и друзей, это ведь самая отпадная вещь на свете!

– Так-так, я снова здесь, – объявил Голем, перешагивая порог камеры с ручной пилой в руках, явно видавшей времена получше: несколько ее зубцов отломились и уже покоричневели. – Смотри, что я нашел! Продолжим нашу игру в молчанку, а? Уверен, если отрезать тебе сначала уши, а потом снять скальп, ты точно закричишь.

Франц не ответил, решив не расстраивать этого неудачника тем фактом, что Джек уже однажды четвертовал его, так что даже такой опыт не будет для Франца новым. Пока Голем примерялся к нему с пилой, Франц опять заерзал…

А затем поднялся со стула, полностью свободный.

– Что? – растерялся Голем, опустив пилу. – Как ты…

Не ломаются цепи, подумал Франц, значит, надо сломать руки!

А они уже превратились у него в желе. Он падал на них столько раз, сколько мог, специально вертелся и крутился, стараясь, чтобы стул каждый раз приземлялся на спинку и обрушивал весь его вес на бедные запястья. Первые разы они хрустели, точно чипсы, пока все крупные кости не разломились во всех широких и нужных ему местах. Тогда Франц начал ломать косточки потоньше, уже самостоятельно. Точнее, крошить их. С помощью большого пальца он давил на соседние, а затем перешел на суставы и несколько сухожилий – их тоже пришлось разорвать, дабы ладони стали мягкими и превратились в месиво, почти жидкое, а главное, податливое. Вскоре в руках Франца были уже не кости, а мука из них. Они висели, неспособные пошевелиться, как тряпки для окон, и Франц без малейшего труда вылез из цепей, будто просочился сквозь звенья. Со звоном они упали к его ногам. Франц лениво потянулся, стоя напротив Голема, настолько застигнутого врасплох, что тот даже попятился.

– Ты сломал себе руки?! – воскликнул он, и Франц был готов поклясться, что слышит благоговение в его голосе. – И даже в лице не изменился ни на секунду, ха-ха! Даже не пискнул! Похоже, мне стоило раньше обратить свой взор на вампиров. Если вы все такие…

– Нет, не все. Только я. И не потому что я вампир, а потому что я конченый, – хмыкнул Франц, цитируя Лору, и пинком отправил ящик с инструментами в стену. – Я ломал себе руки, ноги, ребра, шею столько раз, что в твоей тупой башке числа закончатся раньше, чем ты посчитаешь. Думаешь, что любишь страдания, малыш? Если ты не пытался на протяжении полувека покончить с собой, имея абсолютное бессмертие, то ты на самом деле ни хрена о страданиях не знаешь! Но ничего, я их тебе сейчас покажу.

Правда, Франц не придумал, как именно. О том, что его руки не успели восстановиться и все еще висят лапшой, неспособные сжаться даже в кулак, он подумал слишком поздно. Как, впрочем, и о том, что восемьдесят процентов тела Голема, судя по всему, покрывает настоящий камень (недаром он ведь так зовется). Прочные и плоские пластины где‐то шириной с палец, а где‐то с целую ладонь выглядывали из выреза его рубашки на груди и на руках. Тут даже извращенная фантазия Франца спасовала. Поэтому он решил действовать по старинке – побежал к двери.

– Не уйдешь, сосунок!

Голем, конечно, тут же схватил его за шкирку и отбросил, однако Франц легко устоял на ногах и, даже более того, так же легко увернулся, когда Голем следом попытался обрушить на него удар. Оказывается, пытал он славно, а вот дрался паршиво: слишком громадный, а потому неповоротливый, он только размахивал руками, бросив на пол пилу, пока пытался поймать Франца обеими руками, как прыгающего лягушонка в бочке.

– А ну иди сюда!

– Ага, – хмыкнул Франц. – Еще чего. А массаж тебе не сделать?

На каждый поворот Голему требовалось несколько шагов, а Францу – всего один. Он с раздраженным видом отмахивался от его тяжелых выпадов, но никак не мог подобраться к двери камеры: Голем специально оттеснял его к стене, загораживая проход. Понимая, что так продолжаться будет еще долго, Франц глянул на упавшую пилу и, немного размяв пальцы, косточки в которых наконец‐то стали собираться по частям, нагнулся и схватил ее. И выронил. И схватил опять, ругаясь. В конечном счете Францу удалось удержать ручку переломанными пальцами обеих рук, чтобы, сиганув на перевернутый стул, оттолкнуться от него, как от ступеньки, и взлететь до роста высоченного Голема.

Цвирк!

– Ого, какая острая! – протянул Франц. – Домой забрать, что ли…