Самайнтаун

– Откуда… – Лора почти остановилась, но осеклась, поняв, что этого он и добивается. Тряхнула головой, сосредотачиваясь, и снова под коляской зашелестел картон, затем булькнула вода из луж. Лора катилась напролом, остервенело распихивая людей и их тележки. Случайное знакомство, хоть и не самое приятное, вдруг превратилось в настоящую погоню.

«Франц, Франц!» Где же он, когда так нужен?

Лора озиралась на ходу, надеясь вот-вот заметить за широкими спинами рабочих спину поу́же да повыше, обтянутую истертой кожанкой с заклепками и с локонами на плечах, как щупальца медузы. Лора ведь недаром называла его псом: хоть на деле Франц был не опаснее, чем взъерошенный хозяйской рукой шпиц, но лаять умел громко и грозно. Самое то, чтобы этого придурочного, идущего за ней по пятам, спугнуть.

– Знаешь, почему я решил обратиться именно к тебе, а не к вампиру или Королеве фей? – продолжил голос. Снова рядом, снова слишком близко, будто Лора и не двигается вовсе, а стоит с Ламмасом лицом к лицу. – Потому что ты тоже жаждешь справедливости. А разве это справедливо – быть прикованной к коляске после того, чем ты пожертвовала? Выполнять работу, которую на самом деле ненавидишь, а ночью колотить по барабанам, потому что хочешь, чтобы так же колотили по тебе. Отталкивать людей, чтобы тебя не посмели полюбить, и не любить саму себя… Что это за жизнь такая? Разве не это настоящее проклятие? Разве это то, ради чего стоило покинуть синий океан? Давай вместе освободим тебя. На этот раз уже навечно.

Лора не бежала, но дыхание ее все равно сбилось. Не верила в то, что слышала, пусть и нестерпимо того хотела. Сердце ее всегда билось не о ком‐то, а только о самой себе, и она никогда не видела в этом ничего предосудительного. Ведь кто вытащил ее на берег, как она о том мечтала? Кто позволил плясать по жемчужному песку, слушать мандолину, вбирать в себя тепло чужого тела? Кто уже освободил ее однажды из заточения в пещере, где камни холоднее и острее, чем кости обглоданных ею рыб, где подводное течение несет лишь темноту и одиночество? Все это сделала она сама. Нашла, вымолила, принесла жертву. Лишь Лорелея может позаботиться о Лорелее. Никто другой по-настоящему ей не поможет.

– Ты снова сможешь ходить, Лора.

Она мечтала услышать это семьдесят лет и особенно – последние четыре года, когда сновала по кладбищенскому базару каждое четвертое воскресенье, когда встречалась с джиннами, вампирами, инкубами, демонами-криксами и торговалась, обманывала, покупала, но снова уходила ни с чем. Кто‐то просил у нее предсмертное дыхание – взять стеклянный коробок, окутанный металлическими лозами, и заключить в него последний вдох и выдох человека. Кто‐то просил у нее голос, чтобы она спела на пластинку, как морская дева, даже если от этого у нее польется горлом кровь. Кто‐то запрашивал жертвы человеческие, мол, плоть от плоти лишь дается, а кто‐то давно пленился людской жизнью и просил примитивное – платить деньгами. Какое‐то время Лора даже верила, что чем изощреннее плата, тем выше вероятность, что желание исполнится, пока не поняла: паршивых бизнесменов среди сумеречных тварей в разы больше, чем среди людей, а идиотов – и подавно.

В том заявлении, что Ламмас метнул ей в спину, как серп, тоже не было совершенно ничего необычного, чего Лора не слышала бы раньше. И все‐таки что‐то заставило ее остановиться. Она вздохнула глубоко, сжалась всей верхней половиной тела, прежде чем наконец‐то осознала. «Это чувство, словно что‐то ворошится в грудной клетке, голове и мыслях… Так Джек узнавал мои секреты, когда мы познакомились». Только если Джек ее внутренний шкаф приоткрывал, то Ламмас видел сквозь него.

«Что, если ножницы правда не помогут? Что, если это никакой не вор и не мошенник, а тот, кого я искала все четыре года здесь? Что, если…»

«Если мне рискнуть и согласиться?»

Ноздри Лоры раздулись от запаха, которым ее укутало, и сердцебиение замедлилось, как если бы она снова могла ходить, добежала до высокого холма и там, с разбегу, нырнула в малиновые и ромашковые кущи, и ничего бы вокруг не существовало, кроме безоблачного лета.

– Когда ножницы не сработают, – прошептал Ламмас, нагнав ее, стоя совсем вплотную сзади. – Я буду ждать тебя.

– Ножницы сработают, – процедила Лора, не зная, кого пытается в этом убедить: его или саму себя.

Затем она сглотнула сухость во рту вместе с мыслью, что все это время за ней гнался вовсе не он, а страх поддаться искушению, и продолжила свой путь. Ламмас больше за ней не следовал, ведь все‐таки успел за эти несколько минут посадить внутрь нее семя – и за столько же минут почти его взрастил. Эгоизм служил ему лучшим удобрением.

– Наташа?.. Эй, Наташа!