Это заставило меня думать о том, что двигало моим отцом, и я стала меньше судить и больше прощать
А потом я стала размышлять о собственном деде. Он приехал в Америку в начале ХХ века из Греции, сбежал от нищеты. Вместе с родителями прошел через карантин на острове Эллис. (Моя фамилия Нефф — сокращенный вариант греческой фамилии Нефферадос.) Он был старшим из восьми братьев и сестер и здесь, в Америке, преуспел в учебе. Он получал престижные призы за успехи и в науках, и в спорте. Когда он окончил школу, несколько колледжей предложили ему стипендию. Американская мечта вроде как начала сбываться. Но в тот день, когда он получал школьный аттестат, его отец отправился назад в Грецию, заявив, что тот уже взрослый и может позаботиться о матери и семи младших братьях и сестрах. Деду пришлось забыть мечты о колледже, о лучшей жизни и пойти работать на бензозаправку, чтобы обеспечивать семью. Он проработал на этой заправке всю свою жизнь, правда, в какой-то момент стал ее хозяином. Дед так никогда и не смог преодолеть свое разочарование, и это разрушило его эмоционально.
Так оно и бывает. Боль и проблемы передаются из поколения в поколение. Смесь генетической наследственности и обстоятельств заставляют нашу жизнь идти так, как того требует целый комплекс условий, по большому счету от нас не зависящих. Единственный способ разорвать этот ужасный цикл, где на боль реагируют причинением боли, — выйти из него. Нам необходимо наполнить свои сердца состраданием и простить себя и других.
Что я в конце концов и смогла сделать по отношению к отцу. После того как он оправился от шока, вызванного тем моим гневным всплеском, и смог перегруппироваться, мы впервые начали относиться друг к другу по-честному. Через пару лет после достопамятного телефонного звонка отец искренне попросил у меня прощения. Он всегда меня любил, говорил он, просто не мог дать мне то, в чем я нуждалась. Когда он понял, что мама не та женщина, которая ему нужна, когда почувствовал, что застрял в жизни, которая делает его глубоко несчастным, он не сумел поступить так, как поступают взрослые, зрелые люди. Перед глазами у него никогда не было примера того, как обсуждают проблемы, не говоря уж о том, как приходят к компромиссам, учитывающим как собственные нужды, так и нужды других. Он видел, что попал в ловушку, что это не та жизнь, о которой он мечтал, и, недолго думая, свинтил. Говорил он все это не ради того, чтобы я его простила — он просто объяснял. И я видела, как сильно он переживал из-за той боли, которую причинил мне. К счастью, к этому моменту я уже проделала большую работу по прощению себя и отца (и его отца, и отца его отца) и узнала о сострадании многое. Но главное — порочная цепь прервалась, и мы были готовы относиться друг к другу по-новому.
Важно помнить: прощение вовсе не означает, что мы одобряем плохое поведение или что мы должны взаимодействовать с людьми, которые причинили нам боль. Не надо быть мудрецом, чтобы видеть: чьи-то поступки причиняют вред или боль, и нам надо защищаться от чьих-то дурных намерений. И всё же мудрые понимают, что все люди несовершенны, все совершают ошибки. Мудрые знают: люди часто поступают так, как они поступают, по незнанию, из-за незрелости, страха или попросту иррационально, и не нужно судить людей по их поступкам, поскольку они не всегда владеют собой. Даже в тех случаях, когда люди причиняют вред сознательно, все равно стоит задаться вопросом: что такого с ними произошло, что они потеряли контакт со своими сердцами? Откуда эта холодность и бессердечность? Какова
Быть человеком — значит порой делать что-то неправильно. Так что когда мы осуждаем одного человека, мы осуждаем весь мир. Но, прощая одного, мы прощаем весь мир — и себя тоже.