Самвэл

Под замком было множество подземных ходов и переходов, которые, подобно сети лабиринта, тянулись в разных направлениях. Главные покои — те, в которых жили владельцы замка, — имели свои особые тайные ходы, которые соединялись в глубинах подземелья и сообщались таким образом между собой и с внешним миром.

IV В УМЕ САМВЕУУА ЗРЕЕТ НЕЯСНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Самвел вернулся в зал для приемов.

В это утро в просторном, великолепно убранном помещении его словно что-то душило. Молодой князь подошел к окну, отдернул тяжелый занавес и распахнул створку; ему хотелось впустить хоть немного свежего воздуха. Потом отпер дверь, чтобы мог войти слута. Но вместо слуги вбежала собака — красивая борзая с отливающей золотом шерстью. Умное животное, видимо, караулило у дверей, дожидаясь, пока откроют. В поджаром выхоленном теле борзой, казалось, можно было разглядеть каждую косточку. На стройной шее был серебряный ошейник. Борзая подбежала к хозяину, поднялась на задние лапы, уперлась передними ему в грудь и как-то особенно умильно стала заглядывать в глаза, пытаясь понять, отчего он так печален. Юноша ласково потрепал ее по голове, погладил уши и изящно вытянутую морду; борзая, утешенная этой лаской, отошла в угол и легла, не спуская преданных глаз с обожаемого хозяина, который все ходил и ходил из угла в угол медленными неверными шагами.

В душе его бушевала буря, молодая кровь кипела. Чем больше думал Самвел о грядущих испытаниях отечества, тем большие размеры обретали в его глазах и само зло и его последствия.

Армения оказалась покинутой и беззащитной.

Царь Аршак томился в оковах в Персии, в зловещей крепости Ануш. Наследника престола, царевича Папа с женой Зарман-духт и детьми, Аршаком и Вагаршаком, насильно удерживали в Константинополе. Царя держал на чужбине Шапух, наследника — византийский император Валент. Первосвященник Армении Нерсес Великий¹, могучий заступник земли армянской, по

'НерсесВеликий, по свидетельству историков Ф. Бюзанда, так и М. Хоренаци был отравлен царем на пиру. Однако данное Бюзандом описание кончины католикоса («И войдя в свои покои, он распахнул подрясник и показал около сердца посиневшее место величиною с хлебец» и далее «кровь хлынула сгустками из его рта и текла почти два часа») заставляет усомниться в виновности царя Папа, которую последний решительно отрицал; по-ви-димому, Нерсес умер от потери крови после легочного кровотечения.

приказу того же императора томился в ссылке на необитаемом острове Патмос. Армения осталась без защитников: двух ее оплотов — главы государства и главы церкви — не было с нею. Император Византии с одной стороны и царь Персии — с другой, словно два алчно разверзших пасти дракона, соперничали между собой, кто скорее проглотит оставшуюся без защиты страну.

Именно эти горестные раздумья породили бурю в душе Самвела, и он с ужасом предугадывал великие испытания и надвигающуюся гибель своей родины.

С другой стороны, он видел междоусобицы, раздиравшие армянских феодалов: одни хотели признать верховную власть Византии и выплачивать дань ромеям, другие предпочитали признать верховную власть Персии и платить дань персам. Нахарары, выступавшие за независимость Армении и ее самостоятельную государственность, были охвачены унынием и отчаянием, ибо не знали, как спасти страну от неизбежной гибели. Не было никого, кто сплотил бы их — не было ни царя светского, ни царя духовного.

Зато были предатели.

И этими предателями оказались представители двух самых могущественных нахарарских домов Армении: Ваган Мамиконян и Меружан Арцруни. Один был отец Самвела, другой — дядя, брат матери. Оба отреклись от христианства, оба перешли в персидскую веру и стали в руках царя Шапуха страшным орудием уничтожения всего, что было святого, что было заветного для Армении.

Это повергло юношу в ужас и одновременно наполнило его неизъяснимым бешенством. «Мой отец идет сюда с персидскими жрецами, — думал он с горечью, — ив помощь себе ведет персидское войско... идет уничтожить наши церкви, наши школы, нашу литературу... идет, чтобы превратить нас в персов... идет рука об руку с Меружаном... Государственность нашу уже уничтожили, теперь хотят уничтожить наше национальное лицо, нашу религию... Отныне мы вынуждены будем говорить по-персидски, молиться по-персидски... И мой отец станет соучастником такого злодеяния и навлечет вечное проклятие на род Мамиконянов!».

Губы Самвела побелели, колени подогнулись, в глазах потемнело; он с трудом добрался до тахты и опустил отяжелевшую голову на подушки. Сжимая ее руками, он долго пребывал в каком-то лихорадочном возбуждении. Неясные мысли, словно темные туманные смерчи, клубились в его воспаленном мозгу. Вдруг он содрогнулся всем телом и снова вскочил на ноги, говоря сам себе: