Самые обычные люди?

– Я захожу в комнату комсомольского актива – а они все бухие, человек семь-восемь. И они просто начинают меня тупо бить – руками, ногами, табуретками. Причём это, как сказать… Это же не драка была – просто избиение. Сбили с ног, ударили табуреткой по голове, подняли, опять сбили с ног, опять чем-то ударили, отпинали ногами. И это продолжалось где-то минут двадцать. И помимо того, что они меня здорово отмутузили, они ещё, сволочи, что самое стыдное для меня было, порвали на мне всё бельё. То есть из комнаты комсомольского актива, до своего кубрика, до своей кровати, мне пришлось идти голым. А это практически по «центряку», через всю роту. И кто-то не спал и был сильно удивлён. Тем более в армии, а уж тем более в стройбате вот этот «нижепоясной» юмор, он прямо… Вот чего не коснись. То есть фильтруй, что выплёвываешь. Только ты сказал то, что можно двояко трактовать, тут же к тебе будут вопросы соответствующие. Тем более, я ещё раз говорю, это все люди судимые, так или иначе, отсидевшие. То есть за базар[53] надо было отвечать. За любой. А уж за прохождение по «центряку» голым… Я лёг под одеяло. Думаю, как вставать? Кое-как уснул, проворочался до утра. Бужу чуть пораньше подъёма Антоху Вознесенского – он рядом со мной спал. Я говорю: «Антох, у тебя есть запасное бельё?» – Он: «Есть». Я говорю: «Дай мне штаны хотя бы». Он говорит: «Чего такое?» – Я говорю: «Ну дай, потом объясню». В общем, под одеялом натянул эти штаны, натянул гимнастёрку сверху – не гимнастерку, «ВСОшка» у нас называлась – военно-строительная одежда. И спускаемся в музвзвод… А там, получается, как? У меня в музвзводе, кроме остальных, были Романец, Толя Сугробов и Лосев Мишка. Это те чуваки, которые были вхожи в столярку к Будкевичу. А столярка Будки, это… грубо говоря, блатное «отрицалово»

[54], которое в контрах всегда находилось с комсомольским активом. То есть, чисто зоновские вещи. Вот Будкевич, он прям «авторитет» такой. И мои парни, потому что они тоже умели столярить, они у Будки чифирили[55]

. Можно сказать, входили в совет блатной касты, этой самой, основной. Ну и я рассказываю, говорю: «Пацаны, смотрите, какая ситуация. Я, как бы, за вас бьюсь. И получаю тумаков то от Бокалова, то ещё от какого-то руководства. Я вас сюда пригласил для того, чтобы вам жизнь облегчить. И вот с вашим командиром так ночью поступают. Чего делать будем?» – Романец, Лось и Сугроб чего-то пошушукались, пошли к Будке. Ну, и сходняк[56]. Вызывают на стрелку

[57] этих… В общем всё закончилось тем, что меня больше никто не трогал. Но оставалось какое-то напряжение, и мне надоело его терпеть. Я подошёл к этому Толе Барсукову. А он уже был к тому моменту лидером этого комсомольского актива. Я говорил, что он высокий, очень широкоплечий, а он там раскачался, стал такой, вообще… И я говорю: «Толь, вот чего за фигня?» – а он в зале, качается: «Чего ты имеешь в виду?» – я говорю: «Ну как? То, что вы сделали». Он: «Ну ты своих успокой, и ничего и не было бы». Я говорю: «Слушай, как успокой? Это приказ начальника штаба: мы – оркестр». Он: «Нас это не волнует, Бокалов хочет, чтобы вы, как и все, тоже участвовали в хозработах». Я говорю: «А ты понимаешь, что учить людей и поддерживать их в форме, именно по игре на инструментах, это тоже труд определенный?» – но в силу того, что он… Он не понимал этого. Он: «Ну и чего?» – я говорю: «Ладно, хорошо, как мне жить дальше?» – ну я такой, риторический вопрос задал. Я говорю: «Ты ж понимаешь, что под вас я не лягу, что оркестр как был, так и будет. Не хотите оркестр? Не будет вообще оркестра никакого. Но тогда вопросы уже начнутся не только к вам, но и к Бокалову и не от меня, а со стороны командира полка, начальника штаба». Он, типа: «Ну живи, как жил». Я говорю: «Давай на этом и договоримся». В общем, вот таким образом, опять-таки, я отстоял место под солнцем. Неприятный момент…

Володя снова тяжело вздохнул, вспоминая эту историю.

– Он был единственный за всё время службы. Это уже было ближе ко второй половине, потому что конфликт назревал постепенно. А Бокалов всё это время дурковал. Никак не мог, никакими путями, ни с нами справиться, ни с ротой этой многонациональной. То армяне что-нибудь вытворят, то узбеки что-нибудь натворят, то мои молодцы… Вот у меня Женя Романцов. Во-первых, ему уже было двадцать семь, и он уже был законченным алкоголиком. Он просто, например сидит в музвзводе, такой, раз, рожу почешет: «Ой, что-то зашелушилась». Мы говорим: «Ну чего, Жень, смазать надо?» – он: «Ага». А деньги водились всегда и у всех – я расскажу потом, откуда. Да откуда – мы занимались воровством со строек. Каким образом, это отдельная история. И Женя через забор, в Четвёртый поселок. А там всегда водочка или самогон, всё есть. И смотрим, Женя идёт, щёки розовые – значит, всё хорошо.

Огромная белая луна своим полным кругом освещала всё вокруг не хуже, чем дневное солнце. Владимир без устали шагал по своему прошлому.